"Роберт Луис Стивенсон. Оллала (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

стремилось вырваться на свободу. Но больше всего меня изумляли ее глаза.
Всякий раз, как она обращала ко мне огромные, прекрасные, бессмысленные
глаза свои, широко открытые на мир божий и слепые перед вопрошающим
взглядом собеседника, я видел, как зрачки ее мгновенно расширяются и тут
же обращаются в точку. Меня охватывало при этом какое-то странное, неоп-
ределенное чувство, это было и разочарование, и как будто страх, и даже
отвращение. О чем только я не пытался заговорить с ней в тот день, и все
с равным успехом или, вернее, неуспехом! Наконец с уст моих слетело имя
ее дочери. Она и тут осталась безучастна, сказала только, что дочь у нее
красивая, что для нее (как и для детей) служило наивысшей похвалой; до-
биться чего-нибудь более вразумительного я так и не мог. Когда я заме-
тил, что Олалла показалась мне молчаливой, она зевнула мне в лицо и поу-
чительно изрекла, что, если нечего говорить, так уж лучше молчать. "Люди
любят говорить, очень любят", - прибавила она, глядя на меня расширивши-
мися зрачками, потом опять зевнула, показав изящное, как игрушечное,
горло. На этот раз я понял намек. Оставив ее дремать, я пошел к себе,
сел возле открытого окна и стал невидящим взглядом смотреть на горы,
предаваясь сладким мечтам и наслаждаясь в воображении звуками голоса,
который я еще не слышал.
На пятое утро я проснулся со счастливым предчувствием, готовый бро-
сить вызов судьбе. Я был снова самим собой, сердце радостно билось, и я
решил без промедления сказать Олалле о своей любви. Довольно ей лежать
безъязыкой в моей груди, в оковах молчания; я не хочу, чтобы она жила
только взглядами, как любовь зверей; пора ей заговорить, пора узнать ра-
дость человеческого общения. Я мечтал об этом, обуреваемый самыми слад-
кими, безумными надеждами, как мечтают об Эльдорадо; я больше не боялся
пуститься в путешествие по прекрасной, незнакомой стране ее души. И все-
таки, когда я в тот день встретил Олаллу, страсть вспыхнула во мне с та-
кой силой, что вся решимость сразу исчезла, язык отнялся, и я приблизил-
ся к ней, как человек, боящийся высоты, приближается к краю пропасти.
Она чуть отступила, но глаза ее все так же не отрывались от моих; это
придало мне храбрости, и я шагнул к ней. Теперь она стояла на расстоянии
вытянутой руки от меня. Я не мог произнести ни слова. Еще шаг, и я при-
жал бы ее к своей груди! Так мы стояли секунду, чувствуя, что нас неодо-
лимо тянет друг к другу, и сопротивляясь этому чувству; потом, сделав
над собой невероятное усилие и вдруг ощутив пустоту разочарования, я по-
вернулся и все так же молча пошел к себе.
Какая сила отняла у меня дар речи? А Олалла? Почему молчала она? По-
чему стояла предо мной, как немая, с завороженным взглядом? Что это -
любовь? Или просто тяготение полов, неподвластное разуму и неизбежное,
как притяжение железа к магниту? Мы совсем не знали друг друга, не об-
молвились и словом, но уже стали безвольными пленниками чьей-то могучей
воли. Это злило меня. Ведь я знал Олаллу, видел ее книги, читал ее сти-
хи, я, можно сказать, окунулся в ее душу. А она? При этой мысли меня да-
же пробрал озноб. Она ничего обо мне не знала, она чувствовала только,
как ее тянет ко мне. Законы природы, которым подчиняется все на земле,
отдавали ее мне, не спрашивая ее желания. Ее влекла ко мне та же сила,
под действием которой на землю падает камень. Я содрогнулся, представив
себе союз, основанный только на такой любви, и даже почувствовал рев-
ность к себе. Я хотел, чтобы меня любили иначе. Вдруг меня охватила нес-