"Нил Стивенсон. Смешенье ("Барочный цикл" #2)" - читать интересную книгу автора

внезапности. Более того, мы желали сразиться за Божье дело и были
очень-очень злы. Однако все эти преимущества могли обернуться ничем, по
крайней мере, в моем случае, ибо я еще не нюхал пороху. Общеизвестно, что
многие молодые люди, вскружившие себе головы романтическими легендами,
мечтают отличиться в бою, но, попав в настоящую схватку, оказываются
парализованы замешательством либо бросают оружие и бегут.
Как выяснилось, я не принадлежал к их числу. Мы с Эль Торбелино напали
на пьяных буканьеров; как два бешеных ягуара-оборотня на овчарню. Бой был
упоителен. Разумеется, Эль Торбелино сразил больше врагов, нежели я, однако
многим англичанам пришлось в тот день отведать моей стали, и, суммируя
вкратце самую малоаппетитную часть рассказа, уцелевшие монахини еще долго
вывозили требуху в джунгли на корм кондорам.
Мы знали, что это лишь авангард, посему принялись укреплять монастырь и
учить монахинь обращению с фитильными ружьями. Когда подошло основное
войско - несколько сотен накачанных ромом морских бродяг Моргана, - мы
встретили их с испанским радушием и украсили двор сотней мертвых тел, прежде
чем остальные сумели прорваться внутрь. Эль Торбелино пал, сраженный
тринадцатью клинками, в дверях лазарета, я продолжал сражаться даже после
того, как получил удар прикладом в челюсть. Командир отряда приказал своим
людям отступить и перегруппироваться; следующую их атаку я вряд ли пережил
бы. И тут пришло известие от Моргана, что найден другой, более удобный
перевал. Видя, что куда безопаснее и несравненно выгоднее грабить богатый
город, защищаемый трусами, нежели смиренную обитель, которую обороняет
человек, не боящийся пасть со славой, пираты отступили от наших стен.
Итак, и Панама, и Портобело были разграблены. Несмотря на это - а может
быть, именно поэтому, - история о том, как мы с Эль Торбелино отстояли
монастырь, вызвала сенсацию в Лиме и Мехико. Меня провозгласили великим
героем - быть может, единственным героем во всем этом эпизоде, ибо о
поведении тех, кто призван был оборонять Панаму, в приличном обществе даже
упоминать негоже.
Я, разумеется, ничего этого не знал, ибо слег от ран и различных
тропических болезней, подхваченных во время охоты на ягуаров-оборотней и
теперь проявившихся во всей красе. Я лежал без чувств, несмотря на
многочисленные кровопускания и вулканические клистиры, коими ежедневно
потчевали меня лекари, прибывшие в монастырь после описанного сражения, и
пришел в сознание уже на борту галеона, следующего вдоль берега
Байя-де-Кампече в Веракрус. Даже такие недоумки, как вы, должны сообразить,
что это ближайший к Мехико морской порт. Я не мог раскрыть рот.
Лекарь-иезуит объяснил, что удар раздробил мне челюсть, и, чтобы кости
срослись, ее плотно прибинтовали. Также мне вырвали левый передний зуб и
через получившееся отверстие с помощью чего-то вроде мехов трижды в день
закачивали кашицу из молока и растертого маиса.
В должный срок мы прошли западным проливом Веракрус и бросили якорь под
стенами замка, переждали песчаную бурю, затем другую и сошли на берег,
пробиваясь через тучи москитов и держа наготове мушкеты на случай появления
аллигаторов. Мы побеседовали с толпой негров и мулатов, составляющих местное
население, и договорились, что это ворье доставит нас в город. Проезжая по
улицам, я не видел ничего, кроме заколоченных деревянных лачуг. Мне
объяснили, что это собственность белых людей, которые съезжаются сюда к
погрузке галеонов, а остальное время проводят в куда более роскошных