"Лоренс Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена" - читать интересную книгу автора

Но как бы там ни было, раз я поставил себе целью быть совершенно
беспристрастным в отношении каждой твари, выведенной на сцену этого
драматического произведения, - я не мог умолчать об указанном различии в
пользу коня Дон Кихота; - во всех прочих отношениях конь священника,
повторяю, был совершенным подобием Росинанта, - эта тощая, эта сухопарая,
эта жалкая кляча пришлась бы под стать самому _Смирению_.
По мнению кое-каких людей недалекого ума, священник располагал полной
возможностью принарядить своего коня; - ему принадлежало очень красивое
кавалерийское седло, подбитое зеленым плюшем и украшенное двойным рядом
гвоздей с серебряными шляпками, да пара блестящих медных стремян и вполне
подходящий чепрак первосортного серого сукна с черной каймой по краям,
заканчивающейся густой черной шелковой бахромой, poudre d'or {С золотой
ниткой (франц.).}, - все это он приобрел в гордую весну своей жизни вместе с
большой чеканной уздечкой, разукрашенной как полагается. - Но, не желая
делать свою лошадь посмешищем, он повесил все эти побрякушки за дверью
своего рабочего кабинета и благоразумно снабдил ее вместо них такой уздечкой
и таким седлом, которые в точности соответствовали внешности и цене его
скакуна.
Во время своих поездок в таком виде по приходу и в гости к соседним
помещикам священник - вы это легко поймете - имел случай слышать и видеть
довольно много вещей, которые не давали ржаветь его философии. Сказать по
правде, он не мог показаться ни в одной деревне, не привлекая к себе
внимания всех ее обитателей, от мала до велика. - Работа останавливалась,
когда он проезжал, - бадья повисала в воздух на середине колодца, - прялка
забывала вертеться, - _ даже игравшие в орлянку и в мяч стояли, разинув
рот, шал он не скрывался из виду; а так как лошадь его была не и
быстроходных, то обыкновенно у него было довольно времени чтобы делать
наблюдения - слышать ворчание людей серьезных - и смех легкомысленных, - и
все это он переноси с невозмутимым спокойствием". - Таков уж был его
характер, - от всего сердца любил он шутки, - а так как и самому себе он
представлялся смешным, то говорил, что не может сердиться на других за то,
что они видят его в том же свете, в каком он с такой непререкаемостью видит
себя сам вот почему, когда его друзья, знавшие, что любовь к деньгам не
является его слабостью, без всякого стеснения потешались над его
чудачеством, он предпочитал, - вместо того чтобы называть истинную причину,
- хохотать вместе с ними над собой; и так как у него самого никогда не
было на костях ни унции мяса и по части худобы он мог поспорить со своим
конем, - то он подчас утверждал, что лошадь его как раз такова, какой
заслуживает всадник; - что оба они, подобно кентавру, составляют одно целое.
А иной раз и в ином расположении духа, недоступном соблазнам ложного
остроумия, - священник говорил, что чахотка скоро сведет его в могилу, и с
большой серьезностью уверял, что он без содрогания и сильнейшего
сердцебиения не в состоянии взглянуть на откормленную лошадь и что он выбрал
себе тощую клячу не только для сохранения собственного спокойствия, но и для
поддержания в себе бодрости.
Каждый раз он давал тысячи новых забавных и убедительных объяснений,
почему смирная, запаленная кляча была для него предпочтительнее горячего
коня: - ведь на такой кляче он мог беззаботно сидеть и размышлять de vamtatt
mundi et fuga saeculi {О суетности мира и быстротечности жизни (лат.).} с
таким же успехом, как если бы перед глазами у него находился череп; - мог