"Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский. Подпольная Россия " - читать интересную книгу автора

пролетариатом: об Интернационале и его славных основателях, о Коммуне и ее
мучениках, и вместе с своими новыми последователями приготовлялись идти "в
народ", с целью воплощения в жизнь своих идей. С беспокойством спрашивали
они тех пока еще немногих товарищей, которые успели уже побывать в деревне:
что же такое эта могучая и загадочная народная среда, этот народ, к
которому их отцы внушали им только ужас и который, однако, еще не зная его,
они уже любили со всей пылкостью своих юных сердец? И вопрошаемые,
прошедшие уже раньше через те же муки сомнений и страха, рассказывали им с
восторгом, что этот страшный народ - добр, прост и доверчив, как дитя; что
он встречает своих друзей не только без всякой подозрительности, но с
распростертыми объятиями и открытым сердцем; что речи их выслушивались с
глубочайшим сочувствием; что все, стар и млад, по окончании долгого
трудового дня собирались вокруг них в какой-нибудь темной, закопченной
избушке, где при слабом свете лучины они им говорили о социализме или
читали какую-нибудь из захваченных с собой книжек; что деревенские сходки
прекращались, лишь только пропагандист являлся в деревню, так как крестьяне
покидали свои собрания и приходили слушать его. И затем, нарисовавши
картину невероятных страданий этого несчастного народа, страданий, которых
они сами были очевидцами, они указывали на те слабые признаки, быть может
преувеличенные их воображением, которые поселяли в них уверенность в том,
что этот народ не так уж забит, как думают; что в нем происходит какое-то
брожение, ходят странные слухи и толки, показывающие, что терпение его
истощается и что Россия переживает канун каких-то грозных событий.
Вся эта масса разнообразных и могущественных влияний, воздействуя на
впечатлительные, сильно склонные к увлечению умы русской молодежи,
произвела то широкое движение 1873-1874 годов, с которого началась в России
новая революционная эра.
Ничего подобного не было ни раньше, ни после. Казалось, тут
действовало скорей какое-то откровение, чем пропаганда. Сначала еще мы
можем указывать на ту или другую книгу, ту или другую личность, под
влиянием которых тот или другой человек присоединяется к движению; но потом
это становится уже невозможным. Точно какой-то могучий клик, исходивший
неизвестно откуда, пронесся по стране, призывая всех, в ком была живая
душа, на великое дело спасения родины и человечества. И все, в ком была
живая душа, отзывались и шли на этот клик, исполненные тоски и негодования
на свою прошлую жизнь, и, оставляя родной кров, богатство, почести, семью,
отдавались движению с тем восторженным энтузиазмом, с той горячей верой,
которая не знает препятствий, не меряет жертв и для которой страдания и
гибель являются самым жгучим, непреодолимым стимулом к деятельности.
Мы не будем говорить о множестве молодых людей, принадлежавших даже к
аристократическим семьям, которые по пятнадцать часов в сутки проводили в
работе на фабриках, в мастерских, в поле. Молодости свойственна отвага и
готовность на жертвы. Характерно то, что зараза распространилась даже на
людей зрелых, с обеспеченным положением, на приобретение которого они
затратили свои лучшие молодые силы, - судей, врачей, офицеров; и такие были
не из наименее преданных делу.
Движение это едва ли можно назвать политическим. Оно было скорее
каким-то крестовым походом, отличаясь вполне заразительным и всепоглощающим
характером религиозных движений. Люди стремились не только к достижению
определенных практических целей, но вместе с тем к удовлетворению глубокой