"Ежи Ставинский. Пингвин " - читать интересную книгу автора

фраз, этаких "открытий" и истин вроде "ученье свет, а неученье тьма",
взрослых надо уважать, кто не ест супа, тот обязательно умрет, кто тебя
родил, неблагодарное создание, "вперед, к победам!", образцовый сын,
студент-отличник и сознательный гражданин... Иногда мне становилось его
жалко, я видел, как он мучается, как трудно ему сказать что-нибудь толковое,
вырваться из круга этих пустых фраз, но у него всегда выходило одно и то же,
все та же пластинка. Я включил магнитофон, одновременно скрипнув для
маскировки стулом. В окно доносились отголоски уличного шума, диски
магнитофона крутились тихо, я опустил глаза, как и полагается
раскаивающемуся грешнику, и немного сгорбился.
- ...поговорить серьезно, Анджей. Нельзя так пренебрегать своими
обязанностями... И вообще, я тебя не понимаю... Не могу понять почему... Не
забывай, что тебе созданы все условия и твои успехи в жизни зависят только
от тебя... то есть от твоих способностей и знаний. Все тебе приготовлено,
пододвинуто, подано на этом... на подносе. Перед тобой гладкая и прямая
дорога, тебе ни о чем не надо заботиться, только учись и веди себя прилично.
Мы не требуем от тебя ничего, кроме простой благодарности, соблюдения правил
человеческого общежития. Немного сердечности, помощи - вот и все, что от
тебя требуется. Неужели за все, что мы для тебя сделали, ты хочешь отплатить
нам пренебрежением? Подумать только... да если бы у меня в твоем возрасте
были такие условия, как у тебя...
Он всегда попрекал меня в своих проповедях этими условиями, будто я был
виноват, что он родился в Польше, как говорят, в "центре циклона", что он
бегал в детстве без башмаков и жил в трущобах среди бедноты и что потом, в
каком-то там году, вспыхнула новая война и были ужасные концлагери; он
сражался, сидел в одном из них и пережил весь этот кошмар, а учился лишь
после войны, без отрыва от производства. То были тяжелые времена, но при чем
тут я? Может, на Марсе или во Флориде было лучше, а сейчас шестидесятые годы
двадцатого века, и то, что было, не принимается в расчет. Что, меня
спрашивали, что ли? И вообще, разве кто-нибудь у кого-нибудь спрашивал его
мнение обо всем этом? Я тоже могу произносить речи и предъявлять претензии,
что все так, а не иначе. Вон отец вроде бы доволен тем, как они устроили
этот мир, а можно было бы, пожалуй, устроить все и получше, без притворства
и замалчивания, без этих занудливых бесконечных речей, без разных табу -
ясно и открыто.
Когда-то, когда я был еще наивным ребенком, я всегда говорил то, что
думал, и, хотя мои мысли не всегда были разумными, вопросы были искренними.
Теперь мне скоро будет уже двадцать, я совершеннолетний, у меня есть
паспорт, и я имею право ходить один ночью по городу, могу покупать водку и
смотреть в кино любые фильмы, и теперь я уже разговариваю в институте иначе,
чем дома, с профессорами иначе, чем с товарищами, с отцом иначе, чем с
матерью, а с бабушкой и вовсе иначе - она меня ужасно любит, но приходит,
только когда отца нет дома, и слезно просит ежедневно молиться, а также, для
спокойствия ее души, ходить в костел на воскресные службы.
Я раз и навсегда убедился, что говорить то, что думаешь, можно только,
если твои убеждения совпадают с убеждениями собеседника, если они отражают
их, как зеркало. А так не бывает, и я терпеть не мог, когда мне навязывали
прописные истины, я их ненавидел и бунтовал против них. Узнай об этом
старшие, они разозлились бы, потому что каждый хотел видеть во мне свою
копию, воплощение его правд и принципов, его отношения к миру. Вообще-то они