"Константин Михайлович Станюкович. В тропиках" - читать интересную книгу автора

и выругал его.
- То-то и есть, пропали бы и мы... Не дай бог попасть в ураган, -
подтвердил Егорыч, - да сплоховать... Он тебя живо слопает...
- Что ж дальше-то? Рассказывай, Егорыч, - нетерпеливо проговорило сразу
несколько слушателей.
- Прошло так минут, примерно, с десять... Стоим это мы все на баке и ни
гу-гу, молчим, потому всем жутко, - как вдруг мгла на нас все ближе и ближе,
обхватила со всех сторон, и закрутил, братцы, такой страшный вихорь, что
клипер наш ровно задрожал весь, заскрипел, и повалило его на бок и стало
трепать, ровно щепу. А кругом - господи боже ты мой! - словно в котле вода
кипит, только пена белая... Волны так и вздымаются и бьют друг о дружку. У
меня, признаться, от страху мураши по спине забегали. Держусь это я за леер
на наветренной стороне, у шкафута, гляжу, как волны по баку перекатываются,
и думаю: "сейчас сгибнем", и шепчу молитву. Однако вижу: "Голубчик"
приподнялся, держится, только двух шлюпок нет, сорвало... А у штурвала,
около рулевых, капитан в рупор кричит: "Держись крепче, ребята. Не робей,
молодцы!" И от евойного голоса быдто страх немного отошел. А тут еще слышу:
боцман наш ругается; ну, думаю, живы еще, значит... Мотало нас, трепало во
все стороны - держится "Голубчик", только жалостно так скрипит, быдто ему
больно... И как же не больно, когда его волны изничтожить хотят?.. Капитан
только рулевых подбодряет да нет-нет и на мачты взглянет... Гнутся, бедные,
однако стоят... Так, братцы вы мои, крутило нас примерно с час времени... Ад
кромешный да и только... Ветер так и воет, и вода вокруг шумит... Крестимся
только... Как вдруг что-то треснуло быдто... Гляжу, а фок-мачта закачалась и
с треском упала... Пошли мы ее освобождать, чтобы скорей за борт... ползем с
опаской, чтобы не смыло волной, ноги в воде... Тут и старший офицер: "Живо,
ребята, поторапливайся!" Ну, мачту спихнули, а марсовой Маркутин зазевался,
и смыло его, - только и видели беднягу. Перекрестились и еще крепче
держимся, кто за что попало... А вихорь сильнее закрутил, и стало, братцы вы
мои, кидать клипер во все стороны, руля не стал слушать, а волны так и
перекатываются по палубе; баркас, как перышко, унесло, рубка, что наверху, в
щепки... Посмотрел я на нашего Алексея Алексеевича... Вижу, - как смерть
бледный, только глаза огнем горят... И все офицеры бледные, и все смотрят на
капитана... У всех, видно, на уме одна дума: "смерть, мол, надо принять в
окияне!" И у меня та же дума. И так, братцы, жутко и тошно на душе, что и не
сказать! Вспомнилась, этто, своя деревня, батюшка с матушкой, а господь
умирать велит... А смерти не хочется! "Господи, говорю, помоги! Не дай нам
погибнуть!" А около меня шканечный унтерцер Иванов, степенный и
благочестивый такой старик, - он и вина не пил никогда, - перекрестился и
говорит: "Надо вниз спуститься, чистые рубахи одеть, исполнить, говорит,
христианскую матросскую правилу, чтобы на тот свет в чистом виде. А ты,
говорит, матросик, - это он мне, - не плачь. Бог зовет, надо покориться". И
так это он спокойно говорит, что пуще сердце мое надрывается.
- Господи, страсти какие! - вырвалось восклицание из груди молодого
матросика, который - весь напряженное внимание - слушал Егорыча и, казалось,
сам переживал перипетии морской драмы.
- Тут, братцы, налетела волна и подхватила меня. Господь помиловал -
откинула меня на другую сторону и у пушки, на шканцах, задержала, и ребята
помогли. "Молодцом, Егоров, держись!" - крикнул капитан. Держусь, мокрый
весь, без шапки. А "Голубчика" опять валит на бок, больше да больше... Не