"Константин Михайлович Станюкович. Жрецы" - читать интересную книгу автора

и присутствующая публика слушали с удовольствием, хотя и затруднились бы
передать содержание этой музыки приятных, красивых и подчас хлестких фраз,
касавшихся слегка всевозможных тем. Восхваляя юбиляра, как одного из стойких
и энергичных хранителей заветов и носителей идеалов, не погасившего в себе
духа, оратор затем говорил обо всем понемногу: о заветах Грановского, об
идеалах лучших людей, о науке, о правде в жизни и жизни в правде, об
обществах грамотности, юридическом и психологическом, в которых юбиляр
работает не покладая рук, об интеллигенции и народе, о литературе, искусстве
и поэзии и о любви москвичей к своим избранным людям, как глубокочтимый
юбиляр. Сравнив затем его деятельность с ярким огоньком маяка, который во
мраке ночи служит предостерегательной звездочкой для пловцов, оратор весьма
ловко перешел к пожеланию, чтобы у нас было бы побольше таких огоньков, ярко
светящихся среди мрака нашей жизни, и эффектно закончил следующей тирадой:
- И тогда, господа, будет кругом светлее, и тогда скорее наступит
царство знания и красоты, добра и правды... Так поднимем же наши бокалы за
одного из лучших и достойнейших представителей этих вечных начал, без
которых так несовершенна, так бесплодна жизнь, за дорогого нашего Андрея
Михайловича!
И с этими словами Иван Петрович, с поднятым бокалом в руке, побежал
целовать юбиляра, и в ту же минуту половые стали разносить жаркое.
Любимому оратору, часто доставлявшему удовольствие своими речами,
благодарные москвичи дружно поаплодировали. Многие подходили пожать ему руку
за прочувствованную речь, а один из его приятелей назвал его Гамбеттой.
Соседка Невзгодина пришла просто в восторг и громко удивлялась
способности Ивана Петровича говорить так просто, задушевно и красноречиво.
- Иван Петрович мастер! Он когда угодно скажет речь! - заметил кто-то
благотворительной даме, тоже не лишенной способности говорить без удержа о
благотворительности.
- Разбудите Ивана Петровича ночью и попросите речь - он мигом ее
произнесет! - подтвердил какой-то господин.
Наступила маленькая передышка. Все занялись жарким. Почтенный юбиляр,
пользуясь перерывом, пришел несколько в себя и торопливо жевал остатками
своих зубов рябчика.
- А ведь хорошо, Андрей Михайлыч! - шепнул его друг Цветницкий, только
что покончивший изрядный кусок индейки и запивший ее шампанским. - Отлично,
брат! - прибавил он, дружески потрепав Андрея Михайловича по коленке своею
широкою волосатою рукой.
Юбиляр растроганно улыбнулся и положил себе салату.
- И главное, знаешь ли что?
- Что, голубчик?
- А то, что на твоем юбилее нет никакой натянутости. Просто и
задушевно. И все хорошие люди собрались... Небось Найденов не осмелился... И
многие другие... Знают, что им не место здесь...
- Да... это ты верно: именно задушевно. Уж и я не знаю, за что я
удостоился такой чести... Просто не могу понять... И утром... эти адреса...
От товарищей, от студентов... За что?
- Не скромничай, Андрей Михайлыч. Значит, есть за что... Ты, во всяком
случае, величина... понимаешь - сила, крупная величина! Поверь мне... Я
кое-что понимаю... Я не дурак, надеюсь! - вызывающе прибавил несколько
заплетающимся языком коренастый профессор, основательно знакомившийся во