"Константин Михайлович Станюкович. Жрецы" - читать интересную книгу автора

- Смотрите, Маргарита Васильевна! "Матримониальное право"* направляется
к своему верноподданному.
______________
* супружеское право (от лат. matrimonialis).

- Кого это вы так зовете?
- Так в мое время студенты звали жену Андрея Михайлыча. Вы с ней
знакомы?
- Нет.
- Ну и бабец... я вам скажу!.. Она хочет, кажется, дать представление:
публично расцеловать Андрея Михайлыча. Она ведь дама отважная, я ее знавал!
Но этого не случилось.
Правда, монументальная, вся сияющая и торжественная профессорша с самым
решительным видом подошла к юбиляру, но, по-видимому, не имела намерения
засвидетельствовать публичным поцелуем свою преданность и любовь.
Она невольно взглянула сверху вниз с некоторым, не лишенным
восторженности, изумлением на своего крошечного перед нею Андрея
Михайловича, которого считала не только не орлом, а скорее вороной, и
который вдруг оказался, по словам Цветницкого, таким знаменитым человеком, -
и с чувством проговорила:
- Твое здоровье, Андрей Михайлыч! Как я счастлива за тебя!
Она отхлебнула из бокала и, словно боясь, как бы "знаменитый человек"
не возгордился после юбилея и не вышел из ее повиновения, внушительно
прибавила, понижая до шепота свой густой низкий голос:
- Бороду оботри... На ней крошки... Да не пей много... Раскиснешь!
- Оботру, Варенька... Я немного, Варенька... И я чувствую себя отлично,
Варенька! - покорно ответил Андрей Михайлович и тотчас же стал перебирать
бороду своими маленькими костлявыми пальцами.
Убедившись, что слава не испортила юбиляра, она улыбнулась ему такой
приятной улыбкой, какую он видел изредка и всегда только при публике, и
вернулась на свое место.
Присел наконец и юбиляр. Но, увы, - сидеть ему пришлось недолго.
Вслед за Цветницким говорили речи еще два профессора и - надо отдать
справедливость - не особенно злоупотребили вниманием юбиляра и
многочисленных слушателей. Вероятно, в качестве профессоров других
факультетов (один был математик, другой - химик) они упомянули о научных
заслугах Андрея Михайловича в общих чертах, не переходя пределов юбилейного
славословия, и не приводили в смущение юбиляра гиперболическими сравнениями.
Стремительно поднявшийся со стула после них Иван Петрович Звенигородцев
начал с того, что скромно, потупив свои глазки в тарелку, просил у юбиляра
позволения сказать "всего несколько слов", а говорил, однако, по крайней
мере с четверть часа, заставив половых, только что вошедших с блюдами
жаркого, замереть в неподвижных позах и слушать вместе с публикой, с какою
необыкновенною легкостью выбрасывал он периоды за периодами, один другого
глаже, закругленнее и красивее, с тою нежною, почти вкрадчивою интонацией
своего мягкого тенорка, которая приятно ласкала слух, придавая речи тон
задушевности. При этом ни одной затруднительной паузы, ни малейшей запинки,
словно бы в горле Звенигородцева помещался исправный органчик, исполнявший
только что заведенное попурри.
Его речь именно представляла собою легонькое попурри, которое и юбиляр