"Константин Михайлович Станюкович. Жрецы" - читать интересную книгу автора

возраста до настоящего дня, и так как путь был долог, то и речь профессора
была несколько длинновата и при этом изобиловала таким количеством
прилагательных в превосходнейших степенях, что сам юбиляр, хотя и умиленный,
тем не менее испытывал немалое смущение, когда его называли одним из
европейских ученых, редким знатоком науки и смелым борцом за правду... И сам
этот Лев Александрович Цветницкий, с которым он еженедельно винтил по
маленькой и после за ужином выпивал бутылочку дешевенького беленького вина,
никогда не заикаясь о науке, от которой они оба, признаться-таки, давненько
отстали, - казался ему другим Львом Александровичем, не настоящим,
довольно-таки прижимистым и практическим человеком, сумевшим получить
казенную квартиру раньше, чем он, - а каким-то возвышенным и торжественным и
необыкновенно добрым.
И когда он наконец кончил, пожелав юбиляру надолго оставаться еще
"гордостью московского университета и одним из лучших людей Москвы", то
Андрей Михайлович почувствовал некоторое облегчение и, растроганный,
поцеловавшись с оратором, проговорил:
- Ну, уж ты того, Лев Александрыч... Хватил, брат...
- Ты заслужил, Андрей Михайлович. Заслужил, брат. Я хоть и плохой
оратор, но зато от души! - отвечал Цветницкий.
Под впечатлением ли собственной речи и вообще торжественности
обстановки, или, быть может, и нескольких рюмок водки за закуской и хереса
после супа, но дело только в том, что положительный и вообще
малочувствительный профессор (что особенно хорошо знали студенты во время
экзаменов) внезапно почувствовал себя несколько растроганным и ощутил прилив
нежности к "другу", которого в обыкновенное время частенько-таки поносил за
глаза.
И, смахивая толстым пальцем с глаз слезу, прибавил:
- Ты, Андрей Михайлыч, скромен, а ты, собственно говоря, замечательный
человек!
Публика между тем, в знак благодарности за окончание длинной и
скучноватой речи, наградила оратора умеренными аплодисментами.
- Ну, что, понравилась речь? Будете еще слушать? - иронически
спрашивала Невзгодина Маргарита Васильевна.
- Плоха. Оратор пересолил даже и для москвича. Косицкий наверное
сконфузился, узнавши, что он европейский ученый. Бедный! Ему опять не дают
покоя! - заметил Невзгодин.
Действительно, к юбиляру подходили со всех сторон, чтобы чокнуться. И
он благодарил, пожимая руки и целуясь с коллегами и более близкими
знакомыми. Ему то и дело подливали в бокал шампанского.
- Сколько примет он сегодня поцелуев! - заметила, усмехнувшись,
Маргарита Васильевна.
- Целоваться - московский обычай.
- И ругать тех, кого только что целовали, тоже московский обычай.
Профессора его свято держатся.
- Уж вы слишком на них нападаете, Маргарита Васильевна... Косицкого к
тому же все любят...
- Я ведь знаю эту среду. Насмотрелась.
- И что же?..
- Лицемеры и сплетники не хуже других... Косицкого любят, а послушали
бы, что про него говорят его же друзья...