"Константин Михайлович Станюкович. Севастопольский мальчик (Повесть из времени Крымской войны)" - читать интересную книгу автора

Рассказывай... И откуда виноград?.. Откуда дули?.. Ишь побаловал мамку...
Ешь сам, я немного...
- Не стибрил ли твой Маркушка у татар?.. Он у тебя, матроска,
шельмоватый! - промолвила, тихо посмеиваясь, Даниловна.
- Вот и клеплешь, Даниловна... Ах, ядовитая ты какая!.. Это ты напрасно
бога гневишь... Вовсе не хорошо... Мой Маркушка не таковский!.. - говорила,
волнуясь и раздражаясь, больная.
- Брось, мамка... Пусть она брешет... Побрешет и уйдет! - презрительно
кинул Маркушка.
И, не обращая ни малейшего внимания на старую боцманшу, достал из
кармана штанов пару тарани и булку и сказал матери:
- Я, мамка, вот и тарани себе купил и булку для тебя... Попьешь с
чаем... Знакомый мичман Михайла Михайлыч подарил гривенник... Страсть
добрый... Встрелся на Графской... Он и исхлопотал, чтобы тятьку пустили к
нам... Он и доктора испросил... Одним словом...
И, возбужденный, видимо торопясь рассказать матери все, что видел и
слышал в это чудное сентябрьское утро, воскликнул:
- А что, мамка, в Севастополе!.. Француза-то допустили на берег в
Евпатории...
- Допустили? - протянула чахоточная.
- То-то допустили... И Менщик со всеми солдатами там... прогонять...
Сказывают, француз жидкий народ... Прогонит обманом, если их много... И на
улицах матросы... Орудии с кораблей везли... Чтобы поставить их кругом
Севастополя. А многие, которые дуры, барыни наутек, зря струсили. Разве
Нахимов пустит француза в Севастополь? Дяденька так и сказал, что никак
невозможно!
Отрывочные, возбужденные слова Маркушки взволновали больную в первые
мгновения.
Но уверенность чахоточной, которая и не допускала мысли о том, что дни
ее сочтены, слышалась в ее проникновенном голосе, когда она проговорила:
- Не придет француз! Он безбожник! Господь нам поможет... Наша вера
угодней богу.
И, выпростав из-под одеяла исхудалую бескровную руку, матроска
перекрестилась; ее губы что-то прошептали - вероятно, молитву и о
Севастополе, и о скорейшей поправке.
Маркушка никогда не думал о таких деликатных вопросах. Он, разумеется,
не понимал, чья вера лучшая, так как дружил и с "дяденькой", и со старым
одноглазым татарином Ахметкой, который нередко угащивал Маркушку в своей
фруктовой лавчонке и виноградом и попорченными фруктами, дружил и с портным
евреем Исайкой, жившим в слободке, который дарил ему лоскутки, помог сладить
большой змей и, посылая его с поручением, всегда давал три или пять копеек и
в придачу еще - маковник или горсть рожков.
Но слова матери о французах были очень приятны Маркушке. Он
перекрестился вслед за матроской и горячо воскликнул:
- Дай бог всех французов до одного перебить!
И, подсев к окну, стал чистить тарань, глотая слюни и предвкушая
вкусную закуску.
Несколько минут царило молчание. Даниловна о чем-то загадочно думала, и
злорадная усмешка кривила ее беззубый рот.
Старая, с угрюмым морщинистым лицом и злыми маленькими пронзительными