"Константин Михайлович Станюкович. Кириллыч ("Морские рассказы")" - читать интересную книгу автора

моряка-севастопольца, приезжавшего на хутор, - Кириллыч никогда не говорил,
вероятно, и сам не подозревая, что броситься в пороховой погреб и вынуть из
вертящейся бомбы горящую трубку - не совсем обыкновенное дело для человека,
и когда я спросил его об этом обстоятельстве, то он просто, словно бы не
придавая своему подвигу ни малейшего значения, ответил:
- Точно, было такое дело. Вижу, подлая, пробила пороховой погреб, я и
за ей. Думаю: беда будет, как взорвет... Народу-то сколько пропадет!
- Да ведь вы могли первый погибнуть, Кириллыч?
- Пожалуй, что и так, - простодушно промолвил Кириллыч и, пыхнув острым
дымком махорки из своей коротенькой трубочки, прибавил: - Однако господь
вызволил. Только руки себе спалил.
- А вот как ноги решили, так вовсе страшно стало, вашескобродие! -
проговорил после паузы Кириллыч.
- Отчего страшно?
- Главная причина оттого, вашескобродие, что думал я тогда: пропасть
мне без ноги. Как прокормиться с одной ногой-то? Пенсион за ногу, сказывали,
маленький, на его не пропитаешься, а подаянием кормиться тоже как быдто
зазорно матросу с "егорием". И докладывал я в те поры дохтуру: "Нельзя ли,
мол, вашескобродие, оставить как-нибудь при ноге?" Не согласился. "Никак,
говорит, невозможно. Ежели, говорит, не отрезать - умрешь!" Ну, так и
отрезали.
- И не пропали вы без ноги, Кириллыч?
- То-то не пропал, вашескобродие! - усмехнулся старик. - Сперва, после
замирения, как вышла мне чистая, жил я в Севастополе яличником, перевозил,
значит, через бухту народ, который вернулся в город. Ну, и которые приезжие
были, чтобы на Севастополь полюбопытствовать... Те, бывало, и полтину за
перевоз давали... А после вот по хуторам пошел, потому люблю я,
вашескобродие, вольный воздух. Спасибо добрым людям, не брезговают старым
анвалидом... Небось и деревянная нога службу справляет! - не без некоторой
гордости говорил Кириллыч, хлопая по деревяшке и, по-видимому, вполне
довольный, что после двадцатипятилетней службы, геройских подвигов и потери
ноги он не "пропал вовсе", а вел полунищенское существование. - Вот только
отрезанная нога иной раз оказывает, вашескобродие! - прибавил Кириллыч.
- А что, болит?
- Ненастьем, значит, ломоту дает... А то, нечего бога гневить, сух я из
себя, а нутренность вся здоровая, даром что за седьмой десяток перевалило.
Паек-то уж давно мне на том свете по положению идет, а господь, видно, не
пущает. "Живи, говорит, старик, пока кости носят". Я вот и живу!


II

Однажды, в один из прелестных в Крыму августовских вечеров, старик
как-то особенно оживленно рассказывал про бомбардировку Севастополя, про
вылазки по ночам, про пленных, про штурм, когда его "шарахнуло" в ногу
ядром, и, окончив свой рассказ, совершенно неожиданно прибавил:
- А все-таки ни в жизнь не взять бы французу Севастополя,
вашескобродие, хотя у француза и штуцера были!..
- Однако же взяли...
- А почему взяли, как вы полагаете?