"Октавиан Стампас. Древо Жизора ("Тамплиеры" #4) " - читать интересную книгу автора

ребенком, неулыбчивым, но и не капризным. Когда он начал говорить, в Жизоре
без конца звучало слово "волки", поскольку в то лето их особенно много
развелось в окрестностях, и первое, что произнес Жав, было:
- Волки.
- Вы слышали?! - воскликнула Тереза. - Он что-то сказал. Жан, повтори,
что ты сказал?
- Волки, - на полном серьезе повторил мальчик и добавил: - Обнаглели.
Ему было два года, когда Тереза разродилась вторым ребенком. Девочку
назвали Идуаной, возможно, в честь супруги Вильгельма Меровинга, но, скорее
всего, в память о какой-нибудь Идуане, доставившей особое удовольствие
распутному Гуго де Жизору. При виде своей горлопанящей сестрицы, Жан
испытал такое сильное потрясение, что маленькое брыкающееся и посиневшее от
крика руконогое и животоголовое существо стало самым первым воспоминанием
его жизни, оно являлось ему во сне в разных видах, и всякий раз он
испытывал смешанное чувство страха, жалости и гадливости. Он не заплакал
тогда вместе со своей новорожденной сестрой, но в глазах его появилось то
же самое выражение вопроса, удивившее Терезу в миг его появления на свет:
"Зачем? Кто вам позволил? С какой стати?"
Второе воспоминание его тоже связано с Идуаной, когда спустя два года
после ее рождения он вдруг догадался, что ее можно убить. Доселе он лишь
смутно обижался, что с ней нянчатся больше, чем с ним, носят на руках и
целуют больше, чем его. Как и с какой стати появилось на свет это подобное
ему существо, с которым почему-то приходится делиться мамой и няньками?
Зачем она так весело смеется, будто ему до зарезу нужен ее глупый,
раздражающий смех? И он догадался, что когда наступаешь на паука, то паук,
превращаясь в липкую лужицу, из которой торчат лапки, навсегда исчезает,
перестает существовать. Правда, с Идуаной получилось сложнее. Улучив
момент, он вытащил ее из колыбельки, положил на пол и застыл, не зная, на
что надо наступать. Девочка проснулась и, открыв рот, завопила, и тогда Жан
наступил ей ногой на лицо и стал давить изо всех сил. В таком положении его
и застали няньки, устремившиеся на крик девочки. Жан успел лишь до крови
раздавить сестре верхнюю губу; в отличие от паука она не превратилась в
неживую липкую лужицу. Страшное чувство смешанной ненависти, гадливости и
жалости к убиваемой Идуане навсегда поселилось в его сердце, тем более, что
отныне его на сто шагов не подпускали к сестре. Нет, он не был таким уж
злым мальчиком, и со временем даже научился находить для себя утешения,
если ему казалось, что он в чем-то обделен перед другими. Он даже полюбил
свою сестру Идуану, и с годами все больше проводил с нею время вдвоем,
гуляя в окрестностях Жизора. Тем более, что смерть бабушки принесла ему
нечто такое, чего не было ни у кого - тайну. Жану было семь лет в то лето,
когда она умерла. Однажды ночью он проснулся от того, что кто-то стоял у
него над изголовьем постели и тяжело дышал.
- Кто здесь? - спросил он, вскакивая.
- Жан... Это я, мой мальчик - сказала старая развалина своим низким
загробным голосом. Боже, как они с Идуаной боялись этой девяностолетней
карги с черными провалами слезящихся глаз, смоляными иголками волос,
торчащих из подбородка и из-под носа, а главное - с ее невыносимым
гнилостным запахом полуразложившегося трупа. Одно время Жан был уверен, что
тараканы и мокрицы рождаются из этого запаха, густо шибающего из-под платья
его бабушки Матильды.