"Иван Фотиевич Стаднюк. Человек не сдается " - читать интересную книгу автора

- Не тоже. С твоей ногой далеко не ускачешь. Ступай за мной.
Пришли на гумно.
- Лезь к стенке, за сено!
Маринин втиснулся между сеном и бревенчатой стеной гумна. В нос ударил
запах моха, прелой соломы и мышиного помета. Энергично пошевелив плечами,
раздвинул сено и сделал пещерку. Пощупав пальцами стену, догадался, что
мохом законопачены щели между бревнами. Из одной щели Петр выковырял мох и
начал смотреть на улицу, где вот-вот должна была появиться колонна врага.
Но фашисты остановили свои бронетранспортеры и машины на околице.
Солдаты спешились и разошлись по хатам, сгоняя народ на окраину. Над селом
висели лай собак, кудахтанье кур, визг поросят. Иногда трещали [121]
короткие автоматные очереди. Враги хозяйничали.
Через полчаса на улице, как раз против гумна, где нашел убежище Петр
Маринин, собрались женщины, старики, подростки. Толпу крестьян оцепили
автоматчики.
Перед людьми появился офицер - маленького роста, с узкими серебряными
погонами на мундире.
- Мы пришель вас освободить, - сказал он, - вы нас будете встречать. Мы
вас будем фотограф. Поняль?
Крестьяне угрюмо молчали.
- Вы нас будет встречать клеб, соль. Поняль?
Из толпы вышел высокий старик - в капелюхе, сапогах, суконном армяке.
Пошлепывая палкой по раскисшей дороге, теребя рукой бороду, он промолвил.
- Понять-то понял, гражданин немец, или как там тебя. Но вот что понял?
Если слушать тебя - значит, стыд под каблук, а совесть под подошву?
- Нике подошву, никс! Клеб, соль... - распинался гитлеровец,
приподнимаясь на носках, словно стараясь казаться выше. - Мы будем фотограф
делай.
Решив, что крестьяне не могут его понять, офицер отдал распоряжение
солдату. Тот быстро побежал в дом, в котором Маринин провел ночь, и через
минуту вынес оттуда большую круглую буханку хлеба, вышитый рушник и солонку.
Взяв у солдата хлеб, офицер подошел к крестьянам.
- На, матка, клеб, - гитлеровец сунул буханку в руки пожилой женщины и
вытолкал ее на середину улицы. Женщина испуганно смотрела на офицера, не
зная, что делать ей с хлебом.
- Дожила, Меланья, врагов хлебом-солью встречаешь! - промолвил из толпы
тот же высокий старик.
Не успела Меланья ответить, как где-то над крышами соседних домов
грохнул выстрел. По селу опять залаяли собаки. Офицер, намеревавшийся было
положить Меланье на руки рушник, упал. Меланья вскрикнула и бросилась в
толпу, уронив буханку в грязь.
Загалдели, забегали солдаты. На околице фыркнули моторы
бронетранспортеров.
Оправившись от испуга, поднялся офицер. Стряхивая грязь, он что-то
взволнованно говорил солдатам, [122] указывая пальцем на буханку. Потом
поднял хлеб и внимательно осмотрел в нем след пули.
Крестьяне, пораженные таким "чудом", затаив дыхание, смотрели на
гитлеровцев. Только одна старушка крестилась и шамкала:
- Слава тебе, господи... Хорошая примета, хорошая. Не есть им нашего
хлебушка! Горький он будет для них, с дымом, с огнем, как эта буханочка...