"Иван Фотиевич Стаднюк. Исповедь сталиниста (про войну)" - читать интересную книгу автора

корпункт, как только поступит на мое имя откуда-либо письмо. Вскоре он
позвонил:
- Вам послание из Москвы...
Через час-другой я был в редакции, где уже все знали, что мне пришло
письмо от Тони Крупеневой. Взяв у Шумилова конверт, увидел, что он уже
распечатывался, но на нем стоял штамп: "Просмотрено военной цензурой", и
укорять "почтмейстера" не было оснований. Тоня благодарила меня за
экземпляры "Мужества" и передавала поклоны от подруг, от мамы и сестры
Зины, желала доброго здоровья и просила беречь себя. Я был безмерно рад
письму, перечитывал его, спрятавшись в кабину грузовика. Здесь меня
разыскал Поповкин.
- Ваня, я слышал, что ты получил письмо от Тони Крупеневой. Это правда?
- Правда! Но почему об этом осведомлена вся редакция?
- Не военная же тайна, - засмеялся Поповкин. - У меня к тебе просьба.
- Слушаю, Евгений Ефимович.
- Напиши Тоне: не сможет ли она подыскать нам корректора и радиста?
О том, что у нас не хватало корректоров, я знал. А о радисте, который
принимал тассовские передачи для газет, услышал впервые: у нас был опытный
радист воентехник Шилин, обаятельный, всегда улыбающийся человек с
прокуренными до желтизны зубами, темным скуластым лицом и прищуренными
глазами. По возрасту он мне казался самым пожилым в редакции.
- А где же наш Шилин? - удивился я.
- Арестовали вчера, - хмуро ответил Поповкин. - Какая-то сволочь настучала
в особый отдел, что он по ночам слушает немцев, а потом якобы рассказывает
содержание их радиопередач.
Забегу вперед и скажу, что Шилин провел в лагерях много лет. После войны,
не будучи на свободе, переписывался, кажется, с бывшим нашим военным
цензором майором Михаилом Семеновым, которому сообщил, что его оговорила
какая-то "рыжая сука" из тыловых отделов армии. Вскоре после возвращения
из лагерей (жил он где-то на Урале) Шилин умер, и подробности его
трагической участи остались для нас тайной.
Разговор с редактором получился невеселым. Он еще сказал, что радиста
временно заменяет шофер Саша Каменецкий, благо прием тассовской информации
дело нехитрое...
В этот же день я написал Тоне письмо, на которое вскоре получил
ошеломивший меня ответ: "Я сама готова приехать на фронт. Грамотности для
корректорской работы у меня хватит..." Тоня перед войной закончила
десятилетку, поступила в Бауманский институт, потом ее мобилизовали на
окопные работы... Словом, учеба была прервана...
Я кинулся в землянку Поповкина, дал ему прочитать письмо, и, пока он
размышлял над ним, мне чудилось, что время остановило свой бег.
- Как ты относишься к этому предложению? - Темные, маслянистые глаза
Евгения Ефимовича откровенно смеялись. - Ведь ты единственный холостяк в
редакции, а войне конца-краю не видно.
- В огороде бузина, а в Киеве дядька, - обидчиво ответил я. - Нам нужен
корректор, и было бы логичным послать меня за ним в Москву.
- Неразумно, - уже серьезно сказал Поповкин. - Сейчас Репников и начальник
издательства майор Яскин получают в Москве нужные нам шрифты и
оборудование для цинкографии. При них полуторка. Надо дать телеграмму
Репникову...