"Иван Фотиевич Стаднюк. Исповедь сталиниста (про войну)" - читать интересную книгу автора

бежала в Москву из села Облезки, Починковского района Смоленской области,
когда началась коллективизация и раскулачивание. Их дед Василий с бабкой
уже были куда-то сосланы, но хлопотами Митрофана Яковлевича, отца Тони,
который чудом пробился к всесоюзному старосте Калинину, родителям
разрешили вернуться в Смоленскую область... Сейчас Нина Васильевна
работала председателем профсоюзного комитета швейной фабрики "Большевичка".

15

В редакцию газеты "Мужество" на Северо-Западный фронт я вернулся один.
Сережа Репников на несколько дней задержался в Москве, чтобы в своей
домашней лаборатории проявить снимки и сразу же сделать в цинкографии
"Красной звезды" клише.
Доложил я Поповкину о выполнении задания, но так неумело, что он, бывалый
человек, с ходу спросил меня: "Влюбился в Тоню Крупеневу?" И чем больше я
доказывал ему, что он ошибается, тем веселее улыбался Поповкин, убеждая
меня: никакого, мол, греха в этом нет; чем чаще человек влюбляется, тем
скорее созревает его мудрость, ибо, как известно, в сердечных страданиях
куется мужской характер и быстрее познается смысл жизни.
Пока приехал Репников, у меня все материалы для "московского" номера
газеты были готовы. Но столько в них, как я понял потом, оказалось
высокопарности, восторгов "трудовым героизмом" Тони и ее подруг, что
секретарь редакции майор Валентин Аристов схватился за голову и сказал,
что если все это напечатать, то бойцы на передовой будут прикладывать нашу
газету к своим ранам и, пожалуй, схлопочут заражение крови.
Номер газеты с полосой о единстве фронта и тыла вскоре вышел. Особого
впечатления ни на кого не произвел, хотя лично мне все материалы полосы
очень нравились. На летучке, когда обсуждался номер, я обидчиво сказал
коллегам: "Если б вы жрали не "блондинку" (так у нас называлась пшенная
каша) с американской тушенкой, а буряковое суфле, которым питаются
москвичи, то понимали бы, что им там в тысячу раз труднее, чем вам,
пребывающим во втором эшелоне штаба армии!.. А нашими походами на
передовую гордиться не надо: мы чаще ходим туда, где безопаснее..."
Мои слова вызвали бурю негодования, ибо я действительно не во всем был
прав. Ведь многие еще до "Мужества" хлебнули немало трагического при
отступлении на восток наших войск: Валентин Аристов со своей
женой-корректоршей Татьяной в Прибалтике, Семен Глуховский под Ржевом,
Миша Семенов, Василий Будюк, Алеша Александров, Нафанаил Харин тоже успели
так нанюхаться пороха, что не могли прочихаться...
Страсти улеглись после того, как во время летучки Поповкина вызвал к
телефону начальник политотдела армии полковник Хвалей и одобрительно
отозвался о работе редакции. Особенно отметил последний номер. Поповкин
вернулся в землянку, где мы заседали, сияющим...
Фронтовые будни продолжались. Я вернулся на командный пункт армии в свою
телефонизированную землянку и оттуда, как и раньше, делал "набеги" в
батальоны переднего края за газетным материалом. С нетерпением ждал
ответного письма от Тони, после того как послал в Москву несколько
экземпляров "Мужества" с полосой, посвященной ей и ее подругам. Почтой в
редакции ведал экспедировавший газету красноармеец Шумилов, которого мы
именовали "почтмейстером". Я попросил Шумилова немедленно позвонить мне на