"Иван Фотиевич Стаднюк. Исповедь сталиниста (про войну)" - читать интересную книгу автора

лейтенант, стал ощупывать нагрудные карманы моей гимнастерки и...
обнаружил партбилет: карман вместе с ним заломился вверх...
Я обрадованно вздохнул, не подумав, что инцидент еще не исчерпан. И тут
услышал от Полякова:
- Тебе предъявляется обвинение в распространении пораженческих
настроений... Расскажи-ка нам, что ты болтаешь о наших союзниках и о том,
что они не откроют "второго фронта".
Я понял, что меня толкают на край пропасти: за распространение на фронте
пораженческих слухов лишали воинского звания, исключали из партии и
посылали в штрафную роту. Но, не чувствуя за собой вины, спокойно
пересказал то, о чем говорил в машине по пути в Козлове, держа, однако,
главные козыри в мыслях.
Мне было известно, что Поляков перед войной закончил Военно-политическую
академию имени Ленина, и верилось, что он наверняка согласится с моими
суждениями. Тишину в землянке никто не нарушал. И я взорвался, почти со
слезами стал орать на всех:
- Вы что, политически неграмотные люди?! Не коммунисты?! Мне два года
втолковывали в училище теорию марксизма-ленинизма!.. Вы не верите товарищу
Сталину?! Я почти наизусть помню его "Краткий курс истории партии"!
И наобум, называя страницы учебника, стал "шпарить" цитатами, в которых
звучали проблемы сосуществования двух миров - социализма и капитализма.
Все слушали меня в растерянности. Поляков, поразмыслив, приказал старшему
лейтенанту принести "Краткий курс", а я, опасаясь, что пересолил с
цитированием Сталина, переключился на работы Ленина "Государство и
революция" и "Философские тетради", будучи уверенным, что этих-то трудов
наверняка не найдется в штабе дивизии. Но не нашлось и "Краткого курса" -
старший лейтенант вернулся с пустыми руками.
Поляков посмотрел на меня долгим, укоряющим взглядом, видимо, не решаясь -
"казнить меня или миловать". Потом недовольно сказал:
- Выйди, философ, из землянки, покури... Позовем, когда понадобишься.
Я выскочил во двор сгоревшего дома и столкнулся с двумя автоматчиками -
молодыми пареньками. Увидев меня без пояса, они тут же взяли оружие на
изготовку, кося глазами на землянку, полагая, видимо, что сейчас кто-то
выйдет оттуда и отдаст им распоряжение о конвоировании...
Меня бил озноб. Усевшись на обломок бревна, я достал папиросы, но спичку
зажечь не мог - ломалась. Один из конвоиров дал мне прикурить от
самодельной зажигалки. Выкурив одну папиросу, я взялся за другую, и в это
время из землянки послышался зов Полякова:
- Стаднюк, заходи!
Вскочив в землянку, я увидел, что полковой комиссар Кравченко улыбался.
Чуть отлегло у меня от сердца. Лицо же Полякова было строгим и
непроницаемым.
- Ну, вот что, "философ", - недовольно заговорил он, подняв голову. -
Забирай свой партбилет, оружие и занимайся тем, чем тебе положено. А
будешь еще болтать...
- Не буду! - поспешно заверил я.
- То-то же! "Второй фронт" не нам с тобой открывать!
...Как, оказывается, мало надо, чтобы сделать человека счастливым. Ведь не
чувствовал я за собой вины и никакого "пораженчества" в мыслях не держал.
Более того, относился к категории тех самонадеянных, воспитанных на