"Иван Фотиевич Стаднюк. Исповедь сталиниста (про войну)" - читать интересную книгу автора

Разговорились. Оказалось, что он известный белорусский шахматист - мастер
спорта или даже гроссмейстер.
Спросил его, смог бы ли он работать в дивизионной газете. Дело, мол,
нехитрое: ходить на передовую, собирать "материал" о боевых событиях на
фронте, писать заметки, репортажи, статьи... С ответом Вересов не
торопился. Предложил мне сыграть партию в шахматы. Я сознался, что почти
не умею играть, хотя знаю, как ходить каждой фигурой.
- Я буду подсказывать, - пообещал он.
Начали играть. Мне приятно было вслушиваться в утонченно-интеллигентный
говор Вересова. Временами он чуть заикался, употребляя слова, какие я
встречал только в книгах русских классиков. Словом, я почувствовал, что
передо мной образованнейший человек, мысленно поражаясь, что не нашли ему
на фронте более серьезного дела, чем быть посыльным медсанбата. И очень
удивился, что зовут его совсем просто - Гаврилой (правда, он сказал -
Гавриил). Вспомнился мне один сельский "зачуханный" мужичишка, пастух
Гаврило - тощий, оборванный, всегда полупьяный. И я будто обрел больше
уверенности: стал двигать фигуры активнее, пытаясь предугадать последующие
ходы мастера. Вересов заметил это и начал умышленно, как я понял, "играть
в поддавки". Увлекшись игрой, мы не заметили, как к нам подошли трое
мужчин: двое со знаками различия военных врачей, а третий - хорошо мне
знакомый комиссар медсанбата батальонный комиссар Михайлов.
Мы с Вересовым испуганно вскочили, приняв стойку "смирно". Михайлов тут же
стал отчитывать своего посыльного, что он занят в "рабочее" время
посторонним делом. Тогда я не без ехидства позволил себе выразить майору
Михайлову недоумение, что в политотделе дивизии не хватает людей, а он
держит в роли посыльного известного гроссмейстера Белоруссии,
образованнейшего человека. Один из врачей, всмотревшись в шахматную доску
на пне, насмешливо сказал:
- Не вижу почерка гроссмейстера.
Тогда мы вновь присели к шахматам, и Вересов в три хода поставил мне мат.
Через несколько дней Гавриил Николаевич Вересов был назначен
литсотрудником "Ворошиловского залпа", Он оказался довольно способным
газетчиком, хотя в военном отношении не очень был подкован: не всегда мог
отличить гаубицу от пушки, определить калибр миномета, прочитать
топографическую карту. Зато отличался храбростью, граничившей с
неосмотрительностью: в дневное время, бывало, ползал в боевое охранение,
вызывая на себя огонь немецких снайперов и осуждающие окрики с наших
наблюдательных пунктов.
Не помню, когда и куда отозвали Вересова из редакции или убыл он по
ранению. Знаю только, что война пощадила его. Где-то в шестидесятых годах
он работал в Минске чуть ли не председателем республиканского комитета по
культурным связям с зарубежными странами. А когда приезжал в Москву,
звонил мне по телефону, приходил в гости (несколько лет назад он умер).
Видимо, рассказывал о своей дальнейшей фронтовой судьбе, но моя память
сохранила только его размышления о том, что на фронте каждая войсковая
часть имела свою судьбу, как и каждый человек.
Нашу 7-ю гвардейскую дивизию сняли с боевых позиций на Царевиче и Вопи,
погрузили в воинские железнодорожные эшелоны буквально за сутки до того,
как немцы завершили окружение советских войск в районе Вязьмы, и повезли в
тыл. Для меня это была загадка на многие годы, пока я не прочитал