"Иван Фотиевич Стаднюк. Исповедь сталиниста (про войну)" - читать интересную книгу автора

тайне, что мы уже не ее ученики. Но тайна все-таки не была соблюдена
(проболтались Миколе Таратыну), и случилось непредвиденное: на второй день
почти половина нашего девятого класса не явилась на уроки - уехала в
пединститут поступать на курсы... (И Таратын тоже. Сейчас он пенсионер,
директор литературного музея М. Коцюбинского в селе Выхвостов на
Черниговщине.) К своему ужасу, мы с Виктором поняли, что грядет
непоправимая беда: нас разоблачат, отчислят с курсов, а в школе после
такого позора хоть не появляйся. Возмездие было неотвратимо, а распаленная
фантазия изображала его в самых мрачных красках. Комсомольцы же!
И мы, никому ничего не говоря, ринулись навстречу опасности: вновь поехали
в Чернигов, чтобы покаяться в своем грехе перед ректором института
(кажется, фамилия его Ильяшенко), надеясь на прощение, - ведь экзамены
сдали на "отлично". В крайнем случае, надо было забрать свои документы.
На удивление, к ректору я попал беспрепятственно (Виктор так нервничал,
что остался дожидаться меня в сквере). Руководитель института встретил
меня очень сурово. Я, сгорая от стыда, выслушал целую лекцию о чести и
совести, о порядочности и о том, как полагается молодым людям входить в
жизнь. Стыдил и корил он меня беспощадно. А под конец спросил:
- Ну, что ты скажешь в свое оправдание? Я ответил встречным вопросом:
- Когда вы учились в десятилетке, у вас были отец и мать?
- Были. Что из этого следует?
- Был свой дом и в достатке еда?.. Обходились вы круглый год, а то и два
одной парой ботинок, как я, одними брюками и одной рубахой, на которые
самому надо заработать деньги? Да и одними дамскими чулками вместо носок -
чтоб время от времени можно было ножницами укорачивать чулки?
- Расскажи о себе подробнее.
Рассказывать было трудно - душили слезы. Возможно, и сам себя чрезмерно
разжалобил.
Жесткие складки на лице ректора смягчились, перестали хмуриться брови. Он
закурил папиросу и нажал на краю стола кнопку. Тут же вошла секретарша.
- Наталия Степановна, вчера я подписывал бумагу в Тупичевскую школу, - не
глядя на нее, сказал ректор. - Если не отправили - верните ее мне.
- Вчера же и отправила - заказным письмом. Секретарша вышла. Ректор
вздохнул и вновь строго посмотрел на меня:
- Ушли ваши документы в Тупичев... Пусть как следует пропесочат вас там на
комсомольском собрании - умнее будете.
Сейчас смешно вспоминать о тех переживаниях, которые мы с Романенко
испытали тогда. Особенно остро страдал Виктор. Он считался в нашей школе
среди учеников самой заметной личностью, и вдруг оказаться в таком
позорном положении. Гордость его не могла перенести этого. И уже на
попутном грузовике, когда возвращались мы в Тупичев, твердо условились: в
школе пока не появляться, а в учебное время отсиживаться в колхозном
сенном амбаре (гумне) за машинным двором МТС. И главное, сейчас думать:
как без позора выйти из трагической ситуации, которая осложнялась еще и
тем, что моя сестра Афия была учительницей нашей школы: преподавала язык и
литературу во вторую смену в пятых - седьмых классах. Объясняться с ней
мне не хотелось, но и трудно было предполагать, что у нее не спросят,
почему я отсутствую на уроках.
Словом, много было сложностей. Мы со всей обстоятельностью начали
обсуждать их с Виктором на второй день, забравшись на сеновал под крышу