"Иван Фотиевич Стаднюк. Исповедь сталиниста (про войну)" - читать интересную книгу автора

Мое сердце полоснула невыносимая жалость к этой женщине: сын скрыл от нее,
что отца расстреляли... И почему-то стало стыдно. С трудом я произнес
слова:
- Мы поругались... Передайте, что зла на него не держу. Пусть не
прячется... Передайте мое честное слово...
Потом наступил очередной учебный год. Мы продолжали учиться с Н. в
параллельных классах, делая вид, будто ничего плохого между нами не
случилось, хотя оба были настороже друг к другу. Полагали, что закончим
десятилетку и каждого из нас позовут разные дороги. Но у судьбы свои,
непредвиденные для человека, законы. В будущем меня и Н. ждала последняя
наша встреча - немыслимая и страшная. Рассказ об этом впереди.

4

Жить на "чужом хлебе" было нелегко, и я все время стремился куда-то
пристроиться, чтоб никому не быть в тягость. Прослышав, что идет набор в
военные училища, помчался к райвоенкому майору Гавриленко и заполнил
бумаги для поступления в Краснодарскую школу летчиков-наблюдателей. Вскоре
в военкомате мне и моему соученику из Выхвостова Ивану Белану вручили
засургученный пакет с нашими документами, и мы поехали в Краснодар. Там
пошли по указанному на пакете адресу, и только после сдачи документов
узнали, что нас прислали не в летную школу, а в пехотное училище имени
Красина. Пришлось смириться с коварной уловкой военкома (тогда все ребята
нашего возраста рвались в летчики) и надеть общевойсковую курсантскую
форму. А через месяц учебы меня вызвал начальник училища и объявил, что на
запрос мандатной комиссии по месту моего рождения председатель
Кордышивского сельского Совета Арийон Мельничук прислал сведения, которые
не позволяют мне оставаться курсантом: среди репрессированных в Кордышивке
крестьян оказались мой дядька, двоюродный брат и два брата жены моего
брата Бориса. Да и отец, о чем я узнал впервые, какое-то время был
церковным старостой. В дополнение к этому в бумаге сельсовета были
перечислены все другие репрессированные Стаднюки, с которыми я в
родственник отношениях не был (в нашем селе был репрессирован каждый
восьмой крестьянин).
С трудом перенес я тот тяжкий и позорный по тогдашнему пониманию удар,
почти случайно удержался от самоубийства. Горел желанием поехать на
Винничину и сжечь в Зарудинцах, соседнем селе, дом председателя
сельсовета. Но уже стояла глубокая осень, а военную форму после исключения
из училища пришлось сдать и одеться в легкую измятую одежонку, в которой
приехал в Краснодар. Появляться в таком виде среди земляков было стыдно, а
главное - "воинское требование" на железнодорожный билет было выписано до
станции Городня. Пришлось вернуться в Тупичев к сестре и продолжить учебу
в девятом классе.
Но чем я мог дома и в школе объяснить отчисление меня из военного училища?
Знал, что, если скажу правду, мой родственник обязан будет по своим
"милицейским" правилам развестись с моей сестрой или подать рапорт об
увольнении из "органов". И пришлось лгать - объяснял, что получил отсрочку
на год по состоянию здоровья... А со временем, после больших колебаний,
написал жалобу в Москву, Сталину, и, зная, что на тупичевской почте
наверняка ее перехватят, отправил заказное письмо из Чернигова. В своей