"Саша Соколов. Palissandr - c'est Moi?[x]" - читать интересную книгу автора

Онтарио. Там собраны разного рода зародыши. Папа вложил в это дело всю душу.
Но я никогда не забуду, с какой неподдельной грустью он говорил, что без
колебания променял бы все эмбрионы в мире на один только ваш. О, нет-нет, не
подумайте! Как гинеколог и гуманист, он абсолютно искренно радовался, что
все обошлось. Однако в нем жил еще неуемный исследователь, страстный
коллекционер, отчаянный экспериментатор. Иными словами, вы не можете отнять
у человека мечту, не так ли? С не ответил. О продолжал: Все эти годы мы, О,
думали о вас постоянно. Вы стали нашей семейной легендой, реликвией, и мы
аккуратнейшим образом отмечали ваш день рождения. Кстати, вы обратили
внимание: вас угораздило на две даты, и революция, и кончина Толстого. А как
вам нравится это созвучье - Оттава, Остапово. Мистика. В общем мне страшно
не терпится вас увидеть, скорей приезжайте, дружище, сказал консул О. С
отправился. Но стремясь сохранить душевное равновесие, мы описание
мрачноватых детройтских предместий заменим здесь небольшим элегическим
отступлением. В знак будущей ностальгии по нашим вермонтским беседам на
застекленной веранде с видами на глазированные хребты я, сочинитель С,
посвящаю вышеизложенное рассуждение о литературе летейской воды собеседнику
моему профессору Ж. И вот я у цели. По мере того, как, предшествуемый
глашатаем, входил я в предписанный кабинет, лицо джентльмена, медленно
поднимавшегося мне навстречу из своего глубокого, словно счастливый обморок,
дипломатического шезлонга, - заметно менялось. Это лицо опадало. Так
опадают небрежно подвязанные чулки, занавески, жалюзи. Так опадает опара.
Анамнез: сын доктора О ожидал увидеть героя семейных мифов, существо
величиной с Вяйнемяйнена, с Гайавату, а тут вошел человек не крупнее С.
Диагноз: консула О постигло хроническое разочарование, сопровождавшееся
острым опущеньем лица. Точно такое же разочарованье испытывает читатель,
когда знакомится с автором какого-нибудь героического произведения, а тот -
на поверку - оказывается ничуть не героем. А автор сентиментального
произведения оказывается прожженным циником, хулиганом. А создатель
блестящего детектива - откровенно скушным. А воспевший маленького человека
Чехов, наоборот, велик: семь футов. А Галич, написавший несколько песен в
лагерном жанре, в заключении не был. И когда это выяснилось, стали думать,
что и Алешковскии никогда не сидел, и снова ошиблись. Итак, та неотьемлемая
наша часть, которую мы называем читатель, упорно но не хочет усматривать
разницы между героями и сочинителями и отличать художественный умысел от
фактографии. Когда в Москве появился мой первый роман, одна из ближайших
родственниц автора принялась убеждать знакомых, что я все это придумал и что
в действительности все было совсем не так, потому что на самом деле мы
никогда и не думали продавать дачу, и я никогда не ездил в город заниматься
музыкой, а главное - разве она могла бы хоть раз изменить супругу с
каким-то там педагогом. Воображаю, какие хлопоты предстоят ей в связи с
Палисандрией. Что вы, что вы, будет она говорить соседкам, он же никогда не
интересовался старухами, он гулял исключительно с девушками - Т, У, Ф, Х,
Ц, Ч, Ш, Щ. Как же, как же, так они ей и поверили, эти наши, соседки,
особенно пожилые. Кикиморы чертовы. А я - что я сам могу предпринять, чтобы
спасти свое доброе имя? Дыша духами Ночная фиалка, Быть может, пачулями
доброй волшебницы Лауры Эшли, юная Палисандрия впервые отправляется в свет.
И покуда наш просвещенный читатель еще не коснулся ее руками своими и не
сделал далекоидущие выводы, я должен взять превентивные меры. Флобер -
вольно же ему откровенничать: Madam Bovary c'est moi. Ведь если подумать, не