"Рут Сойер. Одна в Нью-Йорке " - читать интересную книгу автора

образом копировать интонации тетки: - "Моя французская гувернантка!", "Мои
благовоспитанные!", "Ах, мой долг!".
В другое время родители непременно ее отругали бы. Но сейчас у них
просто не было времени. До отъезда оставалось совсем чуть-чуть, а они так
еще и не решили, как быть с Люсиндой.
Папа взял дочку за руку и сказал жене:
- Напиши своей сестрице записку! Пусть наконец поймет, что мы не
собираемся менять свои планы. Я хотел проводить Люсинду. Теперь, по милости
тетушки Эмили, придется отправить ее в наемном кэбе одну. Что же касается
парохода, - папа поглядел на часы, - то мы успеем на него лишь в том случае,
если Бог будет к нам сегодня особенно милостив.
В следующую секунду мама села писать записку. Люсинда и папа принялись
собираться. Мальчик-посыльный помогал им изо всех сил. Довольно скоро вещи
Люсинды погрузили в лифт. Тут подоспели носильщик и гостиничный бой1 Томми
Хиккс. Люсинда успела с ним подружиться, и теперь он непременно хотел ей
помочь.
Исход Люсинды из вестибюля старинной гостиницы напоминал торжественное
шествие завоевателя эпохи Римской империи. Роли триумфаторов исполняли
носильщик и мальчик-посыльный: в одной руке у него была стопка книг,
перетянутая кожаными ремешками, а в другой - книги, не перетянутые ничем,
так что их приходилось сжимать под мышкой. Следом вышагивал носильщик. Он
водрузил себе на спину окованный медью сундучок. Когда-то мама ездила с ним
в свадебное путешествие. Теперь девочка выпросила сундучок себе, и медные
шляпки его гвоздей сияли на солнце, словно спина носильщика превратилась в
усеянный звездами ночной небосклон. Третьим в строю шел папа. Ему доверили
походную конторку, обтянутую зеленым сафьяном, в которой хранились
письменные принадлежности Люсинды. Конторку родители подарили ей перед самым
отъездом из дома. Кроме нее, папа с заметными усилиями волок какое-то
непонятное сооружение в старой занавеске из золотистого плюша. Но и этим
папа не ограничился. Свободными пальцами правой руки он прихватил картонку,
в которой при каждом шаге что-то звенело. Замыкал процессию Томми Хиккс. На
его долю достался кожаный саквояж, такой большой и тяжелый, что дно едва не
волочилось по полу. Люсинда, как подлинный полководец, возглавляла
процессию. Одной рукой она придерживала пару роликовых коньков, которые
перекинула через плечо, другой вцепилась в гитару.
Мистер Спиндлер, управляющий гостиницей, суетился вокруг.
- Я вам помогу, мистер Уаймен, - говорил он папе Люсинды. - Зачем вы
так надрываетесь? Дайте мне хоть что-нибудь понести. А о Люсинде можете не
тревожиться, сэр! Мы с женой так ее полюбили! Не важно, что она теперь будет
жить не в гостинице. Все равно мы о ней позаботимся. Обещаю вам, мистер
Уаймен!
Томми Хиккс, волоча из последних сил саквояж, все же сумел нагнать
Люсинду еще перед тем, как она поравнялась со старым швейцаром Чарли.
- Дай честное индейское, что будешь заходить к нам, Люсинда, -
требовательно прошептал он.
Но девочка ничего не успела ему ответить.
- Погоди, погоди, милая! - раздался истошный призыв сзади.
Секунду спустя перед Люсиндой остановилась маленькая пухлая женщина. На
руках она держала собачку. Это были миссис Колдуэлл и ее верный пес по
кличке Пигмалион. Они очень спешили из столовой, чтобы успеть попрощаться с