"Людвик Соучек. В интересах галактики" - читать интересную книгу автора

потонувших в сумраке, дальних углов залы, куда свет восковых свечей уже не
достигал.
Таково было первое впечатление непредвзятого наблюдателя от Четверти
сотни и Четырежды десяти, притом что последнее по общепринятым у себя на
планете канонам одарено было даже на редкость привлекательной наружностью.
Их организмы с точки зрения приспособляемости были чрезвычайно рациональны
- обитатели системы Альфа Дракона давно уже преодолели неизбежную силу
притяжения, а потому и не нуждались в конечностях. Что же касается бахромы
ног, то это был не более как совершенный рецептор колебаний
электростатического поля, индуцируемого взмахами сине-фиолетовых бичей.
Клубящаяся внутри тела дымка была, как можно догадаться, органом мышления
- невыразимо сложным соединением паракристаллической материи, способным
включать в цепь информации отдельные молекулы, а следовательно, и
неохватный объем кратковременной и долговременной памяти.
Стражник еще разок украдкой глянул из-под руки - Четверть сотни теперь
едва не касалось его своим телом - и снова потерял сознание.
Черно-фиолетовые стеклянные пауки бесшумно скользили по всем коридорам и
залам королевской части Пражского града, строго следя за тем, чтоб
электрический заряд не ранил ни единого смешного углеродного двуножку. И
без того уже взаимными стараниями дезинтегрировало их сегодня более чем
достаточно.
Из выборных пражан смог устоять только глава еврейской общины Шаломон
бен Решен - бледный, как стена, к которой он прислонился, остолбенело
бормочущий кабалистические заклинания. В зале, возле палаты совета,
валялись брошенные свитки долговых обязательств и хранимая пуще глаза
печать пражского филиала дома Фуггера... Глазам короля и всех, кто
собрался на только что начавшийся военный совет, тоже предстали Четверть
сотни и Четырежды десять. Они проплывали мимо, сопровождаемые лишь
потрескиванием мелких электрических разрядов. Но на спине у каждого было
знамение: папский крест и череп со скрещенными костями, а лапы были, как у
василисков, из-под них брызгал яд - и фальцский королевский герб с
грохотом развалился надвое. Такой, правда, заранее рассчитанный, но
бесспорный и безотказный эффект произвело появление Четверти сотни и
Четырежды десяти. Хотя об этой, самой жуткой в своей жизни встрече никто в
дальнейшем не обмолвился ни словом. Нельзя было и вообразить себе видение
более зловещее, более ясно предрекавшее неминуемую гибель.
Наутро после битвы грустный кортеж - король с семьей, курфюрст
Ангальтский, Турн и Гогенлоэ, высший начальствующий состав и ряд
муниципальных чиновников - покинул Прагу. Кавалеристы Бетлена Габора
отказались следовать к осажденному городу и обратились в бегство по
примеру своих земляков. Остатки сословного войска, не глядя на угрозы и
посулы Турна-младшего, вытребовав задержанное жалованье, принялись грабить
пражан, которых должны были защищать.
Девятого ноября после полудня над Прагой сквозь тучи пробился огромный
размытый диск солнца. Великолепную картину осветил он: генерал Биквой и
герцог Максимилиан беспрепятственно въехали в покоренную и покорившуюся
Прагу и направились к алтарю костела капуцинов на площадь Лорето - служить
благодарственную мессу. Судьба чехов была решена.
Ждать всего этого Четверть сотни и Четырежды десять не стали.
Продефилировав по Пражскому граду, сразу же снова преобразовались в два