"Дидо Сотириу. Земли обагренные кровью " - читать интересную книгу автора

на английские острова..."
Однако дело оказалось не таким простым, как ему казалось. Проходили
дни. Тревога наша достигла предела, когда мы узнали, что Огдондакиса без
суда приговорили к виселице. И можете себе представить наше удивление, когда
в день предполагаемой казни, вечером, открылась дверь и Огдандакис, бледный
и испуганный, словно он вырвался из ада, предстал перед нами. Он сразу
оказался в объятиях Лулудяса. Женщины начали плакать и причитать:
- Ты великомученик! Святой!
- Всего час назад меня освободили, - сказал он и опустился на стул в
изнеможении.
Лулудяс залпом выпил несколько рюмок раки, смахнул ладонью слезу, налил
раки Огдондакису, чтобы тот пришел в себя, и хрипло спросил:
- Как это случилось?
- Вчера после обеда, - начал молодой человек, - в мою камеру пришел
Мехмед, надзиратель. Он принес мне еду и раки. "Возьми, друг, - смущенно
начал он. - Плохие вести я принес тебе, но ты на меня не сердись... Завтра
утром снимут тебе голову..." У меня холодный пот выступил, но я не выдал
себя. "Может быть, он просто хочет поиздеваться надо мной?" - подумал я и
весело ответил: "Человек все равно не вечен, Мехмед. А христианин, умирающий
от руки турка, становится святым и отправляется прямо в рай..." Но когда
надзиратель ушел, я впал в уныние... Я выпил раки, чтоб приободриться, и
запел что-то грустное. А в это время по двору проходил Сулейман-паша,
главный инспектор тюрем. Он остановился под окном моей камеры и покачал
головой. "Ай-ай! Кто это? Как хорошо поет!" Мое пение к месту его
пригвоздило, он не мог даже шевельнуться. Через несколько минут меня отвели
к нему в кабинет. "Где ты научился так хорошо петь, гяур?" - спросил он.
"Это душа моя поет, - ответил я. - Раньше чем с ней расстаться, я дал ей
волю попрощаться с миром". - "Садись, молодой человек, садись и спой мне
еще. Спой, я люблю песни". Я запел и увидел, как глаза этого зверя
потеплели, подобрели. Я подумал: "Смелее, Огдондакис, смелее, и мы обманем
смерть". Так и случилось, клянусь богом! Зверь превратился в ягненка. "Я
подарю тебе жизнь, - сказал он. - Не должен такой голос пропадать, это
несправедливо. Завтра у меня собираются гости. Будешь для них петь. А дальше
уж я все возьму на себя". На другой день надели мне наручники и повели меня
к паше в особняк. В огромном зале ели и пили паши и беи. Я начал петь. Как я
пел, друзья! Всю душу в песню вложил! И вдруг ко мне подошел жандарм, снял
наручники и сказал: "Иди! Иди!" Я ушам своим не поверил. Уйти? В самом деле
они меня отпускают или просто издеваются и, как только я пойду, застрелят?
Жандарм взял меня за руку, проводил до двери и сказал: "Уходи, Огдондакис,
уходи скорее! Если хочешь остаться в живых, то лучше на некоторое время
уезжай из Смирны. Вот тебе мой совет..."
В тот же вечер Лулудяс сам переправил Огдондакиса на остров Самос. А
песню, которая так умилила Сулейман-пашу, распевала теперь вся Смирна:
Ой, ты, Мемо, Радость моя, Мемо, Сладость моя, Мемо...[8]

IV

Маленькое, но строгое письмо отца заставило меня покинуть дом Лулудяса.
"Как только получишь мое письмо, тут же уходи от Лулудяса, - говорилось в
письме. - Я послал тебя в Смирну не для того, чтобы ты занимался