"Дидо Сотириу. Земли обагренные кровью " - читать интересную книгу автора

Стелиоса Тарлаласа, которым греки восхищались, потому что он, убив ночью
пешего или конного турецкого жандарма, утром, как ни в чем не бывало, сидел
в кафе "Белла Виста", покручивал усы и пил кофе, а турецкие власти не
осмеливались волос на голове у него тронуть.
Дядюшка Яннакос считал контрабанду патриотическим делом. Он, не
колеблясь, мог убить сторожа таможни или охранника прямо на пристани в
Смирне, чтобы без помех разгрузить лодки с контрабандным табаком,
доставленные верными людьми.
К нему шли преследуемые властями христиане, чтобы он помог им
перебраться на острова Самос, Хиос, Митилини, Додеканезские острова или на
острова, принадлежащие англичанам. С богатых людей он брал большие деньги, а
за бедняка сам готов был погибнуть в море. Тот, кому обещал помощь Лулудяс,
мог быть уверен, что никогда не попадет в руки турецкой жандармерии.
Завершив успешно какое-нибудь выгодное дело, Лулудяс устраивал пирушку.
Дом наполнялся музыкантами и певцами. Среди них были: Катина, своим пением
сводившая с ума завсегдатаев смирненских кафе, Меметакис - известный в
Смирне турок-скрипач, Еванакис - виртуоз-сантурист[7]. Разгоралось веселье,
продолжавшееся несколько суток. И каждую ночь в объятиях Лулудяса была новая
любовница. Протрезвившись, он отпускал артистов, и они уходили, набив
карманы лирами. Тогда тетушка Маргица с прислугой мыли и скребли дом, очищая
его от грехов, возвращались от тетки Анетулы дочери Лулудяса, которых
отправляли туда незадолго до начала пирушки, курился фимиам, читались
заклинания: "Святой Иоанн, спаси и помилуй нас, избавь от змей и червей,
скорпионов и тараканов, испепели их дотла!.. Вразуми человека бродящего,
ночлега не находящего!"
Затем Лулудяс на сутки скрывался в комнате покойной жены - эта комната
всегда стояла запертой. Никто не знал, что он там делает. Одни говорили, что
он просто отсыпается, другие - что он молится и просит у покойной прощения
за грехи. Хотя жена Лулудяса, Пари, умерла двенадцать лет назад, казалось,
что она до сих пор расхаживает по дому и управляет делами и сердцем
Яннакоса. Даже тетушка Маргица произносила "наша Пари" с каким-то
благоговением. "Если бы была жива наша Пари, - сказала она мне однажды, -
Яннакос был бы не контрабандистом, а епископом".
Много людей мне довелось увидеть в доме Лулудяса. Но больше всех мне
запомнился певец Огдондакис. Это был высокий, худощавый молодой человек с
нежной девичьей кожей, теплыми черными глазами и мягким голосом, который,
казалось, мог укротить даже самого лютого зверя. Когда Огдондакис приходил к
Лулудясу и хозяину удавалось уговорить его спеть, пирушка становилась
похожей на богослужение. Все сидели, закрыв глаза, как на молитве, а
Яннакос, молчаливый и бледный, все сильнее сжимал рюмку в руке, пока она не
превращалась в осколки. Он то и дело развязывал свой кошелек, доставал по
золотой лире и одарял певца.
- Молодец, Огдондакис! Живи сто лет, соловей Анатолии!
Однажды до Лулудяса дошла плохая весть - турецкие власти арестовали
Огдондакиса и посадили в тюрьму. Как рассказывали, в него была без памяти
влюблена какая-то богатая ханум, но он ее не замечал. И она, чтобы отомстить
ему, наговорила на него всяких небылиц беям, а они быстро состряпали против
него дело, обвинив его в шпионаже.
Узнав об этом, Лулудяс пришел в ярость. "Или и меня посадят, - бушевал
он, - или завтра, самое позднее послезавтра, мои люди переправят Огдондакиса