"Дидо Сотириу. Земли обагренные кровью " - читать интересную книгу автора

контрабандой. Я обо всем договорился с господином Шейтаноглу, иди к нему и
начинай работать..."
Сказать, что переход на другую работу был мне неприятен - это значило
бы покривить душой. Мне уже не по себе становилось в доме Лулудяса. Я и сам
подумывал, что пора уходить. Омирос Шейтаноглу и его сыновья заинтересовали
меня. Опытные, известные торговцы, они совсем не походили на Михалакиса
Хадзиставриса. В их магазин то и дело заходили влиятельные господа, те,
которые держали в своих руках все богатства Анатолии.
В районе Карантина у Шейтаноглу был особняк, похожий на дворец, перед
которым меркнул даже дворец паши. Отделанный мрамором, окруженный огромным
парком с пальмами, гранатовыми и лимонными деревьями, он весь утопал в
цветах. В парке была теннисная площадка, искусственный пруд, росли высокие
сосны, в тени которых часто располагались сыновья хозяина со своими женами и
читали. В парке была и своя конюшня. В первом этаже особняка были
расположены огромный зал, несколько гостиных, приемная, кабинет, библиотека,
столовая, устланные персидскими и спартанскими коврами, обставленные
мебелью, привезенной из Венеции. По сто человек собиралось в этом зале, и
все же он казался пустым. Стены в доме были отделаны ореховыми панелями и
задрапированы. В позолоченных рамах красовались портреты предков. Лица у
одних были суровы, у других улыбающиеся, но все как живые; казалось вот-вот
они вылезут из рам, спустятся к тебе и расскажут, как им удалось так
разбогатеть.
Часто, когда к хозяевам приходили гости играть в карты или в дни
больших приемов, меня посылали в дом на помощь слугам. Впервые войдя в дом,
я растерялся.
- Вот это да! - воскликнул я.
- Подожди... То ли еще увидеть, - сказал кто-то.
В комнате, которая называлась буфетной, стояли длинные, как поезда,
столы. На них в фаянсовых блюдах были расставлены лакомства и закуски, каких
я никогда не видел, - черная икра, окорока, маринованные овощи,
фаршированная птица, устрицы, крабы, креветки, рыба, покрытая толстым слоем
майонеза, взбитые белки, пахучий домашний белый хлеб. Тут же стояли
сверкающие хрустальные бокалы, в которые потом наливали напиток, пенившийся,
как грозные волны. Пробки из бутылок вылетали с таким треском, будто
стреляли из ружья. Один за другим подъезжали экипажи, из них выходили
мужчины во фраках и котелках; у многих из них на одном глазу было стекло, и
приходилось только удивляться, как оно там держится. Среди гостей были, как
говорила прислуга, и иностранные послы, и наши банкиры - торговцы и
землевладельцы, ростовщики, врачи, юристы, журналисты, старейшины общины и
даже два епископа. А женщины, боже мой, какие были женщины! Пышные и
стройные, капризные и кокетливые, с головы до пят в шуршащих шелках и
брильянтах. Проходя, они оставляли за собой аромат, с которым могли
сравниться все запахи весенних цветов. Закончив работу, я пошел в кухню
отдохнуть. И очень обрадовался, увидев там дядюшку Якумиса, кучера хозяина.
Он сидел в нахлобученной почти на глаза феске, выпивал и ел что-то. Я был с
ним в дружбе и уселся рядом поговорить и расспросить кое о чем.
- Все господа так живут, дядюшка Якумис? И не разоряются после таких
расходов?
- О-о, вот ты о чем беспокоишься, дружок! - ответил он с добродушной
иронией. - Ты думаешь, что наши хозяева убыток какой-нибудь потерпят? Они за