"Нина Соротокина. Закон парности ("Гардемарины, вперед!", книга 4)" - читать интересную книгу автора

него было делом минуты, но, "оказывается, далеко поставил и долго бежал.
Когда Лядащев свернул на безлюдную улочку, кареты и след простыл.
- Шалишь, милый,- прошептал Лядащев,- я твою карету хорошо запомнил.
Отыщу, чай, не иголка...
Мелитриса сидела в карете ни жива ни мертва. Она боялась, что ей
завяжут глаза, Лядащев предупреждал о такой возможности, но нет... от нее не
скрывали пути, по которому везли в неизвестность. Она отодвинула занавески и
смотрела на пробегающие дома очень прилежно, но скоро совершенно запуталась.
Кучер то и дело сворачивал на новую, очень похожую на предыдущую улочку,
которая разнилась от предыдущей только расположением канала, раньше он был
слева, теперь справа, сейчас опять слева, и все те же аккуратненькие домики,
построенные фахверком, палисады с цветущими настурциями, бегониями, за
домами сады. Скоро цветущие палисады сменились более строгим пейзажем,
трехэтажные и выше дома стояли теперь сплошняком, деревья исчезли, подковы
лошадей цокали о брусчатку. Но и на этих улочках карета отчаянно вихляла,
парящий над городом замок прусских королей, хмурое, стоящее на холме
сооружение, мелькал то слева, то справа. Мелитриса вертела головой как птица
на ветке, от этого бессмысленного верчения ее стало поташнивать.
Но самый длинный путь имеет конец. Еще один поворот, и карета въехала
под кирпичную арку и покатила по узкой аллее из молодых лип. Парк, вернее
сад, казался безлюдным, но вдруг из кустов вышел мужчина со злым,
внимательным лицом. Но Мелитриса смотрела не столько на его лицо, сколько на
руки, они были очень длинными и сильными, словно у гориллы. Карета
остановилась, длиннорукий о чем-то бегло заговорил с кучером. Они говорили
очень тихо, и Мелитриса слышала только отдельные слова. Рефреном шло
"господин ждет" и "господин сердится". Судя по интонации, кучер все время
оправдывался. "Еще мне не хватало рассерженного господина,- с испугом
подумала Мелитриса.- Только бы он не кричал, а то я забуду все". Карета
тронулась, и Мелитриса поспешно задернула штору, прячась от изучающего
взгляда длиннорукого.
И минуты не прошло, как карета опять остановилась. Кучер распахнул
дверцу, и Мелитриса ступила на усыпанную гравием дорожку. Глазам предстал
белоснежный особняк в стиле барокко, над дверью и окнами его лепились
раковины, завитушки и листья аканта с виноградными гроздьями. Ушастые фавны
поддерживали маленький балкон, словом, особнячок был украшен на самую пышную
руку.
Из подъезда вдруг вышел худой, как трость, мужчина в черном сюртуке и
сказал строго:
- Прошу...
"Как мне все это не нравится,- подумала Мелитриса и вступила в
прихожую, отметив про себя, что черный даже не поклонился толком, а лишь
головой кивнул.- Что это? Простая невоспитанность? Или люди, принимающие
ее, считают такое поведение естественным с отравительницей?" Внутренне она
поежилась, поняв вдруг до конца, какую неблаговидную роль выпало ей играть.
Лядащев говорит: они враги, они пруссаки... но сознаемся, ей куда
симпатичнее обычные пруссаки, чем русская отравительница. В конце концов это
невыносимо, право, сейчас она заплачет!
- Обождите,здесь,- сказал черный и исчез.
Мелитриса осмотрелась, комната была просторной, уютной, с камином,
книгами и кабинетным бильярдом в углу. Окна выходили в парк, одно из них