"Орест Михайлович Сомов. Роман в двух письмах" - читать интересную книгу автора

вам давали шестьсот рублей и вы не взяли. Воля ваша, за что мне принять
такой дорогой подарок.
- Возьмите, если хотите меня одолжить. Я уж вам сказал, что не продаю
его, а оно мне не нужно. В ваших руках оно лучше будет выполнять свое дело,
чем у меня, вися на крючке.
Лицо моего Авдея прояснилось и осклабилось, по возможности, самою
приятною улыбкой. Он принял от меня ружье и благодарил меня, как будто бог
знает за какое благодеяние.
- Чем могу вам отслужить, мой милостивец, за все ваше ко мне
доброжелательство?
- А вот чем: в тот день, который я назначу, соберите у себя человека
три-четыре ваших приятелей, из дворян здешнего околотка, и ждите от меня
вести... Я скажу, что вам делать.
- Готов за вас на жизнь и на смерть, милостивец. И как не служить вам
верой и правдою? У меня бродили против вас так же шальные мысли; а вы не
только не гневаетесь, да еще хотите мне добра и дарите меня таким дорогим
ружьем, какого мне и во сне не снилось!
Мы расстались. Я пошел к Бедринцовым, а он, обреме-нясь двойною ношей,
пустился бродить по лугам и болотам.
Я позабыл тебе сказать, что, кроме родителей моей невесты, все в доме
меня полюбили: старый учитель музыки, виртембергец, и гувернантка Надежды,
швейцарка из Лозанны, сорокалетняя щеголиха и говорунья,- от меня без
памяти. С первым говорю я о берегах Некара, о Штутгарте и его Anlage, о
Гейслингенской долине: с другою - о прелестях Швейцарии, о Женевском озере,
о Лозанне и ее окрестностях. Местные сведения и знакомства помогают мне в
этом случае так, что я каждого из моих чужеземных собеседников переношу
воображением на его родину.
Приязнь ко мне madame Fredon (имя швейцарки) и ее откровенность - а
может быть, и просто болтливость - до того простираются, что она, без всяких
с моей стороны расспросов, часто пересказывает мне все, что делалось и
говорилось в моем отсутствии. Таким образом она мне открыла, между
разговорами, когда Надежды не было с нами, что отец и мать моей невесты во
время какого-то молебна в их доме уже говорили с священником о близкой
свадьбе их дочери и наименовали меня будущим своим зятем. Это подало мне
мысль сыграть шутку с ними и с хлопотливою моею тетушкой. Я молчал, как
будто ничего не зная; отстранял всякие намеки о формальном сватовстве, ходил
и ездил в дом Бедринцовых запросто, но все еще не в качестве записного
жениха. Такие поступки мои приводили в крайнее недоумение стариков
Бедринцовых и всю родню их и мою. Что касается до Надежды, она, кажется,
всего ожидала от времени и от власти, которую видимо приобретала в моем
сердце и которая не могла утаиться от взоров сметливой девушки.
Настал день ее именин (17 сентября). Нас позвали к Бедринцовым на
семейный обед. Здесь мы застали почти всю их родню, но никого из
посторонних. Казалось, все к чему-то готовились. После обеда я завел
какой-то незначительный разговор с Надеждой; нас, как нарочно, все оставили
вдвоем. Когда заблаговестили к вечерне, я сказал Надежде:
- Сегодня ваши именины, и на вас никто не может сердиться, чтобы
круглый год вам не видеть никакого огорчения. Согласитесь на одну шутку,
которою, верно, родные ваши не будут недовольны. Делайте только
безоговорочно то, чему я буду подавать пример.