"Орест Михайлович Сомов. Роман в двух письмах" - читать интересную книгу автора

тон на важный. - Я вам скажу чистосердечно, что ни Надежда Сергеевна вам не
невеста, ни вы ей не жених.
- А почему ж бы так?
- Потому, что она девица образованная, напитавшаяся из книг такими
понятиями, которые вовсе вам незнакомы; она желает найти в будущем своем
муже равного себе по воспитанию и понятиям человека, который ввел бы ее в
свет и с которым ей не стыдно б было показаться в свете. Положим, что ее
выдали бы за вас; но она не стала бы вас любить, смотрела бы на вас косо,
даже с пренебрежением; ни одной добровольной ласки вы не могли бы получить
от нее... А что за ласки, которые должно брать с бою?
- Ох! Правда...
- Слушайте далее. Вы сами согласитесь, что она вас умнее. Представьте
же себе, какова была бы жизнь ее и ваша, когда ни по уму, ни по привычкам,
ни по воспитанию вы не могли бы сказать двух слов в лад с своей женою? Вы
приходите домой с охоты: жена ваша сидит в углу и хмурится; вечером она
молчит, вы также, потому что вам не о чем говорить с нею; оба вы зеваете и
не знаете, куда деваться от скуки. Ваше общество ей не по нраву; ее
общество, если б она могла выбрать его по своим мыслям, тоже было бы для вас
тягостно: там говорили бы о таких предметах, которые вам непонятны. Словом,
вы, муж и жена, были бы совершенно как чужие друг другу.
- Правда, правда, батюшка! - сказал Авдей Гаврилович с тяжелым вздохом.
- Скажу вам еще более: мне известно, что ни родители, ни родственники
Надежды Сергеевны ни за что не выдали б ее за вас; об ней самой и говорить
нечего: она ищет мужа по себе. Во всем этом могу вас уверить моею совестью;
мне не раз случалось это слышать от них самих.
- Экая притча! Вот об этом-то я сперва и не подумал...
- Я все высказал, чтобы предостеречь вас от позднего раскаяния, -
продолжал я, смотря ему прямо в глаза. - Теперь, не хотите ли? мы пойдем
вместе в самую чащу этого леса - ну, словом, туда, куда почти никто не
заглядывает: я стану у дерева, а вы приставьте мое ружье к моей груди или к
сердцу и выстрелите... Никто не услышит выстрела, никто не увидит убийства,
и если со временем отыщут мое тело, то подумают, что я сам застрелился по
неосторожности.
- Что вы это, батюшка! - вскрикнул он, задрожав всем телом и уронив
свое ружье; лицо его стало бледнее полотна. - Чтоб я принял такой грех на
душу! И над кем? Над моим благодетелем, который вызволил меня от напрасной
смерти! И из-за чего? Из сущих пустяков, из небывальщины, из-за такой
невесты, которой бы мне не видать, как ушей своих! Сами же вы, отец мой,
спасибо, меня надоумили.
- Да ведь вы хотели же меня застрелить?
- Ну, винюсь, батюшка: попутал было лукавый; да, видно, бог моим грехам
терпит и не попустил на злое дело. Я того только и ждал.
- Точно так, любезный Авдей Гаврилович, - сказал я моему кающемуся
убийце, - грех был бы тяжкий, а пользы для вас от него не было б; не лучше
ли жить нам в миру, нежели ссориться, как вы говорите, из небывальщины?
Знаете ли что? Добрый мир не бывает без взаимных услуг и подарков; вы жалели
недавно о своем лазариновом ружье: вот вам мое кухенрейтерское: в Петербурге
знатоки ценили его очень дорого; но мне оно теперь не нужно, а продать его я
не намерен; лучше подарить доброму приятелю...
- Как же это, батюшка? Да ведь ваш Семен сказывал мне, что за это ружье