"Орест Михайлович Сомов. Почтовый дом в Шато-Тьерри" - читать интересную книгу автора

сообщать свои мысли живым голосом, глухонемые, одарены взамен того отменною
способностию читать в душе человека по выражению лица и глаз его. Так и жена
моя прочла из вашей добродушной улыбки, из выражавшегося в глазах ваших
чувства нежности, что удовольствие ваше было непритворно. Ее понятия о свете
и людях, несмотря на многие горькие опыты, сохраняют еще всю чистоту души
невинной: она верит добру и сим гораздо счастливее многих из нас, говорящих.
Голос сего доброго человека, твердый и отчасти отрывистый в
обыкновенном разговоре, смягчался и принимал какое-то особенное выражение
нежности, когда он говорил о жене своей. По всему видно было, что он любил
ее страстно; и этим он еще более приковывал к себе мое душевное расположение
и - признаюсь - еще более поджигал мое любопытство.
Мы вошли снова в комнату; и хозяин подвел меня к жене своей. Я не мог
без умиления смотреть на это милое, прелестное существо, которое еще больше
привлекало меня с тех пор, как я узнал причину его вечной, неотразимой
молчаливости. Хозяин подал мне небольшую аспидную доску с грифелем, и я
написал: "Вы, верно, счастливы вашим положением: супруг ваш обожает вас,
родные любят нежно; вы мать прелестного дитяти".
Я подал доску глухонемой красавице; она бегло взглянула на нее и мигом
написала мне ответ: "Вы правы. Если есть на земле счастие, то я вполне им
наслаждаюсь. С тех пор, как я принадлежу моему другу, каждый день являет мне
нить приятнейших мечтаний, и эти же мечтания каждую ночь веселят меня в
сновидениях".
Я написал ей новый вопрос: "И конечно, вы никогда не жалеете о том, что
не можете слышать?" - "О, как не жалеть! - был ответ ее. - У меня отнята
возможность слышать голос милого моего друга и детский лепет моего сына". -
"Зато сколько ничтожных речей, сколько злых речей вы не слышите", - возразил
я. "Это правда, - отвечала она. - Но мой слух теперь - одно воображение; и
мне кажется, что в голосе человеческом есть такая сладость, что я охотно бы
простила все прочее, лишь бы что-нибудь услышать".
На лице ее отразилось какое-то печальное ощущение, когда она писала сии
слова. Я счел за лучшее прекратить на время сей тягостный для
чувствительности ее разговор; и потому, положа в сторону ответ ее, сказал ее
мужу: "Супруга ваша выражается весьма свободно и правописание наблюдает в
совершенстве..."
- Это не должно вас удивлять, - подхватил он.- Глухонемые всегда бывают
отличными орфографами. Они не могут себе вообразить, чтоб мысль была
правильно выражена, когда в словах не соблюдено правописание во всей
строгости. По большей части они даже краснописцы, ибо думают, что для
понятности мысли должно изображать ее на письме четкими и красивыми знаками.
- По всему видно, что супруга ваша воспитывалась в Парижском училище
глухонемых, под надзором почтенного аббата Сикара?
- О, нет! мы сами воспитывали ее у себя в доме, и для того жила у нас
одна питомица Парижского училища, окончившая курс. Недавно мы выдали ее в
замужество за одного порядочного человека, живущего в здешнем городе. Жена
моя каждый день с нею видится.
- Так поэтому супруга ваша с малолетства взросла в вашем доме?
- Нет; я привез ее с собою из Германии, когда кончилась последняя наша
война с целою почти Европой... Вижу, что я моими ответами только более
возбуждаю ваше любопытство, любопытство весьма естественное и даже законное,
по новости предметов, которые редко могут встретиться... Чтобы отвечать