"Орест Михайлович Сомов. Матушка и сынок" - читать интересную книгу автора

текло по небесному пути своему, птички пели по рощам, бабочки порхали по
лугам. Дорогою встречались нам интересные крестьянки в изорванных сарафанах,
как толпа фараонитов, с граблями на плечах и с громкими звуками национальных
песен, сладостных в своей дикости... Природа неизмеримо глубокая и вечно
юная! благоговею пред тобою!..
Вечером мы приехали в городок*** - не хочу назвать его по имени, чтобы
доставить будущим моим читателям удовольствие догадываться. Жалостная группа
бедных ребятишек окружила нашу коляску и с криком просила подаяния. Осушив
платком слезу душевного участия, выкатившуюся из глаз моих, я вынул кошелек
и роздал им все мелкое серебро, которое имел при себе.
Добрый верный мой Сысоевич Чучин сообщил мне благую мысль, с которою я
тогда же согласился. Он сказал мне, что, прежде нежели я увижу страны
далекие, чуждые, мне должно покороче познакомиться с моим отечеством.
Мысльпревосходная! Добрый, добрый Сысоевич! будь по совету твоему! - Россия!
отечество! тебе первый вздох благодарного сыновнего сердца!.. Хочу
проникнуть в самые тончайшие фибры, бьющиеся в груди твоей, и остаюсь в
городке*** по крайней мере на две недели.
Не беспокойтесь же обо мне: еще меня лелеет атмосфера родины. Посылаю
вам вздох и слезу прощения.
Ваш всепокорнейший слуга и сын,
Валерий Вышеглядов".
Вместе с сим письмом Маргарита Савишна получила донесение Ментора
Сысоевича Чучина, который уведомлял госпожу свою весьма подробно и поименно
о городе, улице и доме, где путешественники наши остановились, и заключил
отчет свой сею успокоительною фразой: "При его благородии Валерии
Терентьевиче, а так равно при экипаже и поклаже все обстоит благополучно".
Прямодушный повествователь приключений Валерия Терентьевича Вышеглядова
и дядьки его, Трофима Чучина, я не скрою от читателей моих истинной причины,
внушившей сему последнему ту патриотическую мысль, которую сообщил он юному
своему Телемаку. Сысоевич, как выше сказано, одарен был редкою сметливостию,
особливо в тех случаях, которые могли наполнить деньгами карманы его
поношенного сюртука, сшитого из синего домашнего сукна. Он тотчас смекнул,
что за границею, по незнанию чужеземных языков, должен он будет поневоле
передать все денежные сделки в руки своего барина; притом же, что выторгуешь
в Немечине (так называл он все чужие края)? Он слыхал, что там не торгуются,
не то что у нас, особливо в уездных городках. Следствием этого умного
соображения было твердое намерение удержать сколько можно долее господина
своего в Русском царстве, и лучше всего на родине, т. е. в той губернии, где
он родился, и в соседних с нею. Там нравы жителей и цены припасов были
совершенно известны Сысоевичу; там мог он торговаться вволю и, по словам
его, зашибить копейку. Но Сысоевич знал, что хотя он и облечен был в
почетное звание барского дядьки, однако же не мог действовать самовластно;
знал также, с которой стороны можно было подъехать к молодому его господину
- со стороны чувства, истинного или ложного все равно, лишь бы тут была тень
чувства. Еще на первом переезде Сысоевич, сидя в коляске подле Валерия
Терентьевича, повел речь стороною, что Лукерья Минишна, нянька Валериева,
горевала об отъезде своего вскормленника, а пуще всего о том, что он ехал к
нехристам, не наглядевшись прежде света божьего на святой Руси, между
православными. К этому Сысоевич прибавил и свое замечание, вставленное как
бы невзначай, что русскому дворянину гораздо нужнее и полезнее знать свой