"Орест Михайлович Сомов. Матушка и сынок" - читать интересную книгу автора

французским языком в карман не ходили".
Пора юности пылкой, мечтательной, полной страстями, предсказанная нами
за несколько страниц пред сим, теперь уже наступила для Валерия Терентьевича
Вышеглядова. Воспитанный на романах, выученный всему, как птица певчая по
серинетке, Валерий сам во глубине души соглашался с теми из своих соседей,
которые видели в нем осьмое чудо света; но он был скромен, вежливо кланялся,
усердно целовал ручки дамам, отвечал всем и каждому да-с и нет-с, - словом,
ни в чем не похож был на Евгения Онегина, за что, без сомнения,
добропорядочные наши журналисты похвалят моего Валерия Вышеглядова.
Следствием такого поведения было то, что все любили его столько же, сколько
не жаловали пышной и надменной его матушки. Первое в жизни горе поразило его
около этого времени: родитель его, Терентий Иванович, день ото дня
становившийся более хилым и немощным, наконец, вопреки злоречивой отметке
эпиграмматиста, горизонтально кончил век, т. е. умер своею смертию, как
говорит наш добрый народ о тех, которые не погибли от руки палача, от ножа
разбойничьего или от когтей медведя и других подобных казусов. Валерий
Терентьевич в глубокой печали, о которой свидетельствовал черный его фрак с
широкими плерезами чуть ли не по всем швам, поникнув головою, шел за гробом
своего батюшки и плакал горькими слезами в назидание всех, видевших его во
время погребальной процессии. Матушка его, соблюдая приличия, свойственные
особам высшего звания, к коим причисляла она себя, скрыла свою горесть в
уединении внутренних комнат; однако же, как женщина с твердым духом и
удивительною способностию соображения, испросила себе законным порядком
право опеки над имением своего сына до совершеннолетия сего последнего.
Год траура мать и сын провели в строгих правилах наружной скорби, сей
установленной приличиями вывески скорби внутренней (хотя, как и все другие
вывески, она не всегда может служить надежною порукой в неподдельности того,
что ею возвещается). Во весь этот год Маргарита Савишна никуда не выезжала,
никого не принимала; она и Валерий почти беспрерывно читали вдвоем, читали
романы, которых выписали они из Москвы огромный запас, основываясь в выборе
заглавий на одобрительных свидетельствах объявлений, помещаемых в
прибавлениях к Московским Ведомостям и составляемых сметливыми
издателями-книгопродавцами. Объявления сии хотя не служат доказательством
грамотности своих сочинителей, но взамен того сколько пышных, заученных
похвал, сколько восклицаний, сколько точек они в себе заключают! Маргарита
Савишна и Валерий всегда с жадностию их пробегали, увлекались высказанными в
них достоинствами новых произведений московской книжной промышленности - и
почта за почтой отправляли в Москву деньги, с тех пор как Терентий Иванович
успокоился в гробе, и некому стало ворчать и жаловаться на лишние и
бесполезные издержки.
Чтение сих книг действовало совершенно различно на мать и сына.
Маргарита Савишна страстно любила разбойничьи замки, блеск кинжалов,
похищение несчастных героинь и тайные заговоры душегубцев под окнами
невинной жертвы, обреченной на убиение и заключенной в тесной комнате
восточной либо западной башни. Словом, воображение Маргариты Савишны,
женщины с сильным характером и крепкими нервами, услаждалось только
романическою кровью, дышало атмосферою темниц, питалось запахом убийств;
она,так сказать, жила ужасами. Напротив того, Валерий Терентьевич, юноша
мягкосердечный, пленялся исключительно романами чувствительными, симпатией
двух нежных сердец, бедствиями юных любовников, разрозненных судьбою и