"Всеволод Сергеевич Соловьев. Жених царевны ("Романовы: Династия в романах") " - читать интересную книгу автора

смешанном с отвращением, крикнула одна из боярышень. - Меченая ты, да и
метка у тебя какая противная - мышь большущая, с хвостом!.. Стыд какой!
Действительно, у Маши на ноге была отметина - родимое пятно большое,
черное, густо покрытое как бы шерстью. Оно нисколько не безобразило ее
стройную ногу; но еще до жизни в тереме царском, еще у себя дома, при отце
с матерью, все попрекали маленькую девочку этой ее "мышью". Она привыкла
смотреть на свое странное родимое пятно как на что-то позорное, стыдное и,
поступив в терем, тщательно его ото всех скрывала. А тут вот оно и
обнаружилось, да вдобавок при царевне... а царевна смотрит...
Маша закрыла лицо руками, и хотелось ей провалиться сквозь землю.
Никогда и не думала она, что можно так стыдиться, совсем она со стыда
сгорела... А боярышни смеются, дразнят "мышью"...
Вот теперь, как только пришла она в себя среди королевичевой
светлицы, прежде всего почему-то вспомнился ей этот случай во всех
подробностях - и то же чувство стыда, как в тот день, охватило ее всю. И,
как и тогда, захотелось ей провалиться сквозь землю, чтобы никто и никогда
не увидел ее больше.
Но мало того, что-то уж совсем неведомое, никогда еще в жизни не
испытанное схватило ее за сердце и так засосало, что тошно сделалось.
Упала она лицом в подушку и зарыдала.
"Что я наделала, что наделала! - не думалось, а чувствовалось ею
мучительно и невыносимо. - Окаянная я, подлая девчонка!.. Царевна моя...
золотая моя, добрая царевна!.. Ждет она меня... плачет... о нем нежно
думает... а я!.. Убить меня мало!.. Куда мне деваться?.. Побегу, утоплюсь
в Москве-реке - одна мне и дорога!.."
В это время дверь скрипнула, вошел кто-то. Маша крепче уткнулась в
подушку и безнадежнее зарыдала. Не видела она, но знала, наверно знала,
кто это вошел, и стало ей еще тошнее, еще невыносимее.
Он обнимает ее, старается приподнять ее голову, повернуть к себе ее
лицо, он тихо, тихо и нежно ей шепчет:
- Что ты?.. Не плачь... голубушка... Маша... люблю я тебя...
Она хочет освободиться от его объятий, она его отталкивает.
- Оставь меня... злой... оставь... противный... уйди... пусти меня...
дай мне уйти... утопиться!.. - сквозь рыдания, с ненавистью и ужасом в
голосе твердит она. - Уйди... ворог мой лютый... душегубец!..
Но он теперь плохо понимает слова ее, он их не слушает.
- Не плачь... я люблю тебя! - повторяет он. - Люблю тебя... Маша!..
Он так странно, так смешно и мило выговаривает "люблю" и "Маша".
Она подняла голову, взглянула, охватила его шею руками, изо всех сил
прильнула к нему - и замерла. Рыдания ее понемногу стихали, ее трепетные
руки все крепче его сжимали, и она, забыв все, знала одно, что никому не
отдаст его, что он - ее жизнь и что никуда она не уйдет от него, не уйдет
даже топиться в Москву-реку.
Любовный чад не помешал королевичу подумать о положении, и, в то
время как Маша еще спала, он уже имел с Генрихом Краненом и другими своими
молодыми придворными весьма серьезное совещание. Он объяснил им всю
безвыходность положения юной московской боярышни, свою горячую любовь к
ней, озарившую теперь для него мрак и томление этого бесконечного,
невыносимого плена, и свое твердое намерение спрятать и сохранить
нежданную гостью.