"Всеволод Сергеевич Соловьев. Жених царевны ("Романовы: Династия в романах") " - читать интересную книгу автора

дневными звуками в тихий уголок, где лежала девушка, наконец призвала ее к
себе и показала ей без прикрас, в которые любовный хмель может нарядить
что угодно.
Подняла Маша свою отяжелевшую голову с мягких подушек, огляделась
испуганным взглядом - и горько заплакала. Хоть и была она легкомысленным,
беспечным бесенком, хоть никто и не внушал ей никогда толком понятия о
добре и зле, но все же теремная жизнь и плохие примеры, слишком часто
виденные ею, не искоренили в ней этих врожденных понятий.
До сих пор, даже после самых злых своих шалостей, от которых
приходилось страдать людям, она никогда не задумывалась над своими
поступками. Когда Настасья Максимовна или другой кто из старших, поймав ее
на чем-либо недолжном, с сердцем на нее накидывались и кричали: "Стыда в
тебе нет!.. Совесть-то у тебя где? Куда ты ее спрятала?" - Маша
действительно чувствовала, что ей ничуть не стыдно; что же касается
совести - она чистосердечно могла поклясться, что никуда ее не прятала,
так как решительно не знает и не понимает, какая это такая штука -
совесть.
Во всю свою жизнь только раз один испытала она стыд. Было это
позапрошлым летом. Гуляла она с царевной своей и с боярышнями по саду.
Девочки резвились, бегали взапуски, играли в горелки, пели песни,
кричали и визжали так, что княгиня Марья Ивановна Хованская, бывшая при
царевне, несколько раз зажимала себе пальцами уши и наконец, видя, что
этого девичьего, совсем еще детского веселья не уймешь и что пуще и
пронзительнее всех визжит царевна, ушла подальше.
Если Ирина визжала пронзительнее всех, то проворнее и задорнее всех
оказывалась, конечно, Маша. Вся раскрасневшаяся, с растрепавшейся толстой
косой и обезумевшими от веселья, расширившимися глазами, она кружилась и
вертелась, как волчок, мчалась, как птица, едва касаясь ногами густой и
мягкой травы лужайки. Она ничего не сознавала, вся охваченная
развивавшейся в ней силой жизни.
Вдруг, стремясь схватить с визгом спасавшуюся от нее подругу, она
споткнулась, упала со всего размаху и о попавшийся острый черепок сильно
разрезала себе ногу. Кровь так и хлынула. Все кинулись к ней, а царевна,
увидя кровь, побледнела и перепугалась ужасно.
- Матушки! Да ведь она изойдет кровью! - наклоняясь над Машей,
взволнованно говорила Ирина. - Бегите вы все скорее, бегите к княгине
Марье Ивановне, где это она?.. Зовите ее сюда!.. Да воды несите, тряпиц...
Боярышни со всех ног бросились исполнять царевнины приказания, а сама
Ирина осталась со своей любимицей, которая хотела было подняться на ноги.
- Боже тебя избави! - крикнула испугавшаяся ее движения царевна. - Не
шевелись, не то кровь еще пуще побежит... Да чулок-то, чулок сними, а то
кровь запечется, и тогда не отодрать его будет... Беда!..
Но Маша, побледневшая было не столько от боли, сколько от
неожиданности и перепугу, вдруг вся так и вспыхнула и подобрала ногу,
очевидно не желая снимать чулка.
- Что ты?.. Снимай же скорее чулок! - волновалась и приказывала
царевна. Маша не слушалась и краснела еще больше. Тогда Ирина, не говоря
худого слова, сама стащила с нее чулок. В это время прибежали с кувшином
воды две боярышни.
- Ах ты, Машутка, что это у тебя на ноге-то? - наклоняясь и в ужасе,