"Георгий Соловьев. Тяжелый характер " - читать интересную книгу автора

лишают радости видеться с ними. Комонов знал одно: командир сказал, так и
будет! Надо учиться, надо сдавать зачеты.
Если даже днем долго смотреть в небо, то вдруг перестаешь замечать его
голубизну, все бесконечное пространство заполняется белыми и темными
точечками. Когда долго смотришь в небо, трудно заметить самолеты. Комонов
случайно обвел взглядом горизонт и увидел два далеких, почти невидимых
самолета. Уставшие наблюдатели не заметили их. Что сейчас будет! Влетит и
матросу, не заметившему врага, и помощнику за плохое обучение сигнальщиков.
Букреев просто приходил в ярость, когда ему запаздывали доложить о малейшем
изменении обстановки на море. Ох, и шторм же грянет сейчас на мостике.
Комонов хотел уже доложить командиру о самолетах сам, но Букреев опередил
его.
- Товарищ краснофлотец, два самолета на горизонте, справа
восемьдесят! - лихо и громко крикнул Букреев, как командиру корабля
докладывая наблюдателю о самолетах. Тот встрепенулся, вскинул к глазам
бинокль и принялся рассматривать самолеты.
- Ну, что залюбовались? Своим глазам не верите, - почти добродушно
сказал Букреев провинившемуся матросу. Комонов вдруг заметил, как под белыми
ресницами Букреева вспыхнули искорки веселого смеха. Он был доволен, что от
его окрика встрепенулись не только провинившийся наблюдатель, а вся вахта на
палубе катера.
Букреев некоторое время смотрел в море и вдруг спросил Комонова:
- Старпом, вы любите морскую службу?
Сколько раз уже этот вопрос задавался Комонову, и, как всегда, Комонов
ответил:
- Я, товарищ командир, служу честно.
- Знаю... - Букреев навалился грудью на поручень и, свесив тяжелую
голову, стал смотреть вниз на быстро бегущую вдоль борта воду, словно он
забыл о самолетах.
- Я, старпом, не понимаю такого отношения к службе. Что значит служить
честно? Если вас заставить изо дня в день делать однообразную скучную
работу, скажем, пилить дрова. Вы честно будете пилить, а полюбите ли вы эту
работу? - Букреев с трудом отвел глаза от воды и взглянул на Комонова.
Светлые блики зари как-то особенно хорошо освещали его лицо и неуловимо
просвечивали карие озорные глаза.
- Я люблю в службе блеск. Понимаете ли, особый, морской. Однажды в
Батумском порту мы еще курсантами ходили на вельботе на французский военный
транспорт с ответным визитом. Французы приходили к нам на моторном баркасе,
а мы к ним под веслами на вельботе пошли. Были у нас на крейсере очень
красивые паровые катерки, а мы пошли на вельботе - прекрасный ходок был наш
вельбот.
Букреев говорил как будто не то, о чем думал. Лицо его показалось
Комонову необычно мягким, согретым неожиданным дорогим воспоминанием.
- Я загребным был, - продолжал Букреев. - Ну, и шли мы! Весла так и
гнулись, а мы все в белом, наглаженном, так и сверкаем на солнце. Вода после
каждого удара весел по обе стороны от следа так и кипит ключами. Какую
циркуляцию мы тогда в гавани нарисовали. А зашабашили как. Как один легли
спинами на банки и друг другу над головами весла передали. Ррраз - и весел
нет, и уключин нет, и мы уже все смирно сидим на банках, а вельбот так и
порет воду. К трапу подошли точнехонько. Французы высыпали всем экипажем на