"Георгий Соловьев. Тяжелый характер " - читать интересную книгу автора

"Вот черт! - подумал Комонов. - Простая догадка, а почему она не пришла
мне в голову?"
Комонов не мог не отдать должное уму командира и уже готов был простить
Букрееву и насмешку и легкое презрение, которые как будто слышались в его
голосе.
- Вот видите, старпом (ох, это слово "старпом", оно совсем не означает
старший помощник, ведь на катере у командира всего один помощник). Вот
видите, старпом, астрономия-то и нужна: звезды и солнышко немцам не
передвинуть. В прошлом году мы около Кронштадта ползали, а сейчас вон где
плаваем Нам с вами далеко ходить придется. Ну, доложите мне сейчас точно
место... Доложите! - почти закричал Букреев.
Комонову на миг послышались в его голосе нотки страдания. Широкая рука
Букреева крепко сжимала поручень, до того крепко, что побелела, и на ней
ясно обозначились желтые веснушки. Букреев сжимал поручень, а Комонов живо
ощутил всегда горячее и крепкое пожатие командира в своей руке. И это ему
почему-то напомнило такое же утро в прошлом году. Они несли дозор около
Кронштадта. Над заливом шел воздушный бой. Пока самолеты кружились в
воздухе, Букреев смотрел на бой просто с любопытством, а когда фашисты сбили
наш истребитель, он схватил руку Комонова и сжимал ее все сильней и
сильней... по мере того как самолет падал к воде, и отпустил лишь после
того, как потемневшая в месте падения самолета вода вновь успокоилась и
засияла мягким светом.
- Ну, когда же вы у меня будете служить как следует? - снова заговорил
Букреев.
И Комонов снова обиделся, но в то же время ему показалось, что сейчас
совсем не он и не его прокладка злят командира. "Жидконожкина жалеет, -
подумал Комонов. - Лучший матрос на катере умирает, а что поделаешь..."
И вдруг Комонову тоже захотелось открыто злиться и громко ругаться, и у
него было тяжело на душе.
- Товарищ старший лейтенант... - повысил голос Комонов, хотя он и не
знал, что же сказать дальше.
- Спокойнее, старпом, ну я же знаю: не можете. Пеленжишко взять вы
можете, а смекнуть по-штурмански, воспользоваться каким-нибудь другим
способом определения места корабля в море не умеете.
- Товарищ командир...
- Ну, спокойнее же, старпом. Я знаю: вы давно хотите сказать, чтобы я
списал вас с корабля. Так, что ли?
- Так точно.
- Не выйдет. Вы думаете, вместо вас на мой крейсер назначат классного
штурмана, окончившего училище по первому разряду с отличием?
Командир говорил это Комонову таким тоном, точно ему же и на него
жаловался и хотел, чтобы тот ему посочувствовал и понял, как трудно воевать
без хорошего помощника. Это была очень тонкая издевка.
- Нет, старпом, прошу понять, что вы уйдете с катера только с
повышением. На этот раз вы в Кронштадте займетесь астрономией. Мне неприятно
вам это говорить, но вы не поедете в Ленинград, пока не сдадите зачета и не
принесете от флаг-штурмана хотя бы четверки. Мы слишком мало с вами плаваем,
чтобы я имел право так просто прогнать вас с катера.
Букреев замолчал. Комонов кипел от обиды. Жену и детей он не видел
почти всю войну. Наконец, они вернулись из эвакуации в Ленинград, и вот его