"С.М.Соловьев. История России с древнейших времен. Том 8" - читать интересную книгу автора

заведения смут в Московском государстве? И осторожное, робкое поведение
Сигизмунда в начале деятельности самозванца дает ли основание предполагать в
короле главного виновника дела? План придуман кем-нибудь из вельмож
польских? Указывают на Льва Сапегу, канцлера литовского. Сапега два раза был
в Москве послом: один раз - при царе Феодоре, другой - при Борисе, и в
последний раз приехал из Москвы с сильным ожесточением против царя; когда
самозванец объявился у князя Вишневецкого, то Петровский, беглый москвич,
слуга Сапеги, первый явился к Вишневецкому, признал Отрепьева царевичем и
указал приметы: бородавки на лице и одну руку короче другой. Потом Сапега
является сильным поборником планов Сигизмунда против Москвы, ожесточенным
врагом нового царя Михаила, восшествие которого расстраивало его планы; в
царствование Михаила, до самой смерти своей, держит под рукою, наготове,
самозванца, несчастного Лубу, как орудие смут для Москвы. Любопытно, что и
наш летописец злобу поляков и разорение, претерпенное от них Московским
государством, приписывает раздражению Льва Сапеги и товарищей его за то, что
они видели в Москве много иностранного войска. Наконец, некоторые
рассказывают, что после сражения при Добрыничах самозванец издал манифест, в
котором, между прочим, говорил, что был в Москве при посольстве Льва Сапеги;
такого манифеста, впрочем, не сохранилось, и в дошедшем до нас ни слова не
упоминается об этом обстоятельстве. Как бы то ни было, если заподозрить
кого-нибудь из вельмож польских в подстановке самозванца, то, конечно,
подозрение прежде всего должно пасть на Льва Сапегу; но можно ли заподозрить
одного частного человека в начинании такого дела? Гораздо более основания
заподозрить могущественных тогда в Польше иезуитов, которым появление
самозванца, как орудия для введения католицизма в Московское государство,
было очень нужно; на Сапегу же можно смотреть как на поверенного иезуитов.
Но, принимая это мнение, надобно непременно принять, что самозванец был
человек воспитанный, подставленный в польских владениях, а не Григорий
Отрепьев, как согласно утверждают все русские свидетельства, отвергнуть
которые чрезвычайно трудно. Очевидцы признавали в первом Лжедимитрии
великороссиянина и грамотея, который бегло и красноречиво изъяснялся на
московском наречии, как на родном, четко и красиво писал, латинскую же
грамоту знал плохо или почти вовсе не знал; побочный сын Стефана Батория,
воспитанник иезуитских школ, за которого выдавали его некоторые, не мог бы
писать inperator; когда посол папский произносил пред ним латинскую речь, то
ее должно было переводить ему. Московское правительство при Годунове,
Шуйском и при Михаиле Федоровиче постоянно упрекало польское правительство
за то, что оно было виновником разорения Московского государства, помогая
Лжедимитрию, и в то же время постоянно утверждало, что самозванец этот был
москвич, именно Григорий Отрепьев; если бы была малейшая возможность
усомниться в этом, то что препятствовало московскому правительству укорить
польское за то, что оно прибрало своего поляка, назвало его царевичем
Димитрием и выслало в Московское государство для смуты? Некоторые
современники говорили, что монах Григорий Отрепьев играл в деле важную роль,
был руководителем самозванца; это мнение основывалось на том, что подле
самозванца при его появлении действительно находился монах, называвшийся
Григорием Отрепьевым; но дело объясняется известием, что Отрепьев, объявивши
себя царевичем, сдал свое прежнее имя монаху Леониду. Если бы монах Григорий
Отрепьев существовал отдельно, то что мешало явиться ему в Москву и этим
появлением уничтожить годуновскую выдумку или ошибку и самым блистательным