"Сергей Михайлович Соловьев. История России с древнейших времен" - читать интересную книгу автора

родственников; так, сестричич, сын сестры, хотя бы принадлежал к
враждебному роду, считался своим; так, муж старшей сестры считался старшим
братом относительно младших шурьев, старший шурин - относительно младших
зятьев. Уже замечено было, что вено, или плата за невесту, была в тесной
связи с похищением: если девушка, сговорясь на игрище с чужанином, убегала
с ним в чужой род, то тем самым, разумеется, разрывала всякую связь с
покинутым ею родом, не имела права надеяться чего-нибудь получить от него,
и прежние родичи заботились только о том, чтоб получить за нее плату, чтоб
она не пропала для рода даром; но если девушка оставляла род с согласия
его, с согласия старшины, отца, то ясно, что последний обязан был
заботиться о ее благосостоянии, как о благосостоянии каждого другого члена
рода, обязан был наделить ее всем нужным, вследствие чего вено, прежняя
цена за вывод девушки из рода, у некоторых славянских племен потеряла свое
значение: вено вместе с приданым начало обращаться в собственность жены. Но
у наших славян, как видно, вено, не теряя вполне своего значения, перешло в
подарки от жениха родным невесты, а самое слово начало означать вообще
брачные условия, брачную запись. Заметим опять, что вено как цена за
выведенную из рода девушку находится в тесной связи с похищением, а
приданое - с выдачею замуж при согласии родственников невесты, и что первый
обычай должен был господствовать у народонаселения, которое жило отдельными
родами, а второй - должен был произойти в городах, где на одном месте жило
несколько родов.
Многоженство у всех племен славянских есть явление несомненное; наш
летописец говорит о восточных славянах, что они брали по две и по три жены;
обычай многоженства сохранялся и долго после введения христианства. Что
касается положения славянской женщины, то девушки, как видно, пользовались
полною свободою: летописец говорит, что они сходились с молодыми людьми
чужих родов на игрищах, имели возможность совещаться с ними для бегства.
Что же касается до положения жены, то, разумеется, при условиях того быта,
который мы застаем у языческих славян, мы не имеем права ожидать большого
уважения слабейшему полу от сильнейшего; разумеется, мы не должны искать у
языческих славян того тонкого уважения к женщине, которое дается только
христианским взглядом на отношения двух полов и которое летописец называет
стыденьем; отсутствие этого стыденья и ведет необходимо к многоженству. Но
при этом у народа первобытного, разумеется, мы не встретим никаких
определений, которые осуждали бы женщину на вечное унижение и ничтожство,
которые не позволяли бы ей выказывать свою силу умственную, иногда и
физическую, приобретать посредством этой силы уважение и влияние.
Иностранные писатели удивляются привязанности славянских женщин к мужьям,
за которыми они следовали даже в могилу. Если женщина выходила замуж в
чужой род, то при строгом и ревнивом надзоре новых родичей муж был
единственным существом, от которого она ждала и любви и покровительства;
умирал муж - положение жены, лишившейся единственной подпоры, единственного
звена, соединявшего ее с чужою семьею, становилось горько. Но при этом
очень вероятно также, что у славян, так как и у германцев, было верование,
что мужчина легче достигает блаженства в будущей жизни, если приходит туда
в сопровождении женщины. Впрочем, справедливо замечают, что этот обычай не
был вкоренен между славянами.
После брачного обычая, в котором резче всего выражаются нравственные
понятия народа, для летописца, христианского монаха, был всего важнее