"Владимир Солоухин. Мать-мачеха" - читать интересную книгу автора

пошла она.
Красная косынка повязана так, что нависает над лицом шалашиком и
затеняет лицо. Из тени, а от яркости полдня казалось - из темноты, смеются
глаза, улыбаются яркие, слегка припухшие губы. А какие они, глаза, не
разберешь. То ли совсем густо-синие, то ли поднебесной неправдоподобной
голубизны, то ли серые, светлые, как вода в родниковом колодце. Но если
синие, голубые, серые, то почему обожгли и нестерпимо было глядеть в них
дольше мгновения?
Из-под косынки падают косы, темно-русые, тяжелые. Одна коса назад,
оттягивая, призапрокидывая Шуркину голову, другая - на грудь, достигая
пояса.
А платье-то как раз без пояска, простенькое, ситцевое. Шура из него
немножко выросла.
По каким-то таким неуловимым линиям сразу видно, что, кроме этого
платьишка, на теле ровно ничего нет. На босу ногу синие прорезиненные
тапочки.
- Полезай на воз, я подавать буду, - скомандовала Шура.
- С какой стати ты подавать! Засмеют: девка подает, а я на возу вместо
мальчишки.
- Я тебе не девка, а девушка. Учится тоже! В интеллигенцию метит.
Неловко мне наверху стоять. Видишь, платье-то... коротко...
Митя вспыхнул и вскочил на телегу.
Горячи полдни в сенокосную пору. Не успел Митя спрыгнуть с воза, как с
восторженным визгом, с писком, с хохотом налетели на него, окружили,
навалились кучей семеро девчат. Кто за ноги, кто за голову, не очень-то
церемонясь, поволокли к воде. Если бы несли на весу, может, Митя и не
барахтался бы, пускай себе тащат! Но волочение спиной по земле показалось
неудобным, и он сумел подняться на ноги. Теперь девчата могли бы посыпаться
от него, как горох, в разные стороны, но вырываться не хотелось.
- Эх, помирать, так вместе! - Он схватил Шуру на руки, и теперь их
тянули, толкали к воде сразу двоих (точно - ничего не было на Шуре, кроме
ситцевого платьишка).
Шура пыталась вырваться, но, не очень трепыхалась, иначе, конечно,
вырвалась бы. Болтая ногами и хохоча, она все крепче и крепче сжимала Митину
шею, а перед самой водой укусила его. Митя почувствовал там, где кончается
горло и начинается ключица, влажные, прохладные зубы, не делающие ему боли,
и весь горячий Шурин рот.
От неожиданности ослабли руки, и Митя уронил свою ношу в осоку, где еще
и воды-то не было - грязь одна. Сам, перепрыгнув, бросился на середину
омута.
- Ах ты, рыжая бестолочь, хоть бы в воду бросил-то! - догнало его у
того берега.
...Не так уж трудно было днем, при всех, схватить Шуру Куделину на руки
и держать ее на руках, а уронив, уплыть, как будто ничего не случилось.
Вечером все менялось. Митя видел, как это делают другие парни. Вот
Ванька Гулин решил идти с гулянья домой. "Гулянье" все представляет из себя
бревно, лежащее возле амбара. На бревне, сколько усядется, сидят девушки и
парни. Остальные танцуют, стоят группами, разговаривают, смеются. Ванька
Гулин уходит домой. Он идет вдоль бревна и с каждым парнем, с каждой
девушкой прощается за руку. Доходит очередь до Татьянки - рывок, никто не