"Владимир Солоухин. Мать-мачеха" - читать интересную книгу автора

относился к домашней диктатуре с внутренней улыбкой и себе на уме.
Энгельсина - беззащитный ребенок - представляла комочек мягкой глины,
из которой можно вылепить все, что захочешь. И Елизавета Захаровна лепила.
Француженка и немка приходили к Геле домой. К учительнице музыки Геля
ходила сама. Хорошо еще, что в детстве не выявилось никаких способностей к
рисованию. "Я хочу сделать тебя европейски образованным человеком, я хочу
дать тебе блестящее воспитание".
- Мамочка, в "Повторном" идут "Красные дьяволята".
- Ты с ума сошла! Зачем тебе "дьяволята"? Пойдешь со мной в Дом ученых.
- Мама, можно я приглашу к нам в гости мальчика Мишу, он сидит со мной
на одной парте?
- Кто он? Из какой семьи?
- Из обыкновенной. Его отец водит трамвай, а мать работает продавщицей
в магазине.
- Что?! Почему ты не протестуешь против того, что к тебе подсадили
этого оборванца?
- Он не оборванец, он хороший мальчик и товарищ хороший. Он заступился
за меня, когда Боря развязал мне бант.
- Как? Он успел поссорить тебя с Борей? Да знаешь ли ты, что он не
стоит Бориного мизинца?
- Нет, стоит. Боря ябедник, а Миша хороший товарищ.
- Ну, хватит. Прекратим этот разговор. Я завтра же схожу в школу и
скажу, чтобы тебя отсадили от этого... продавца. Ты, может быть, скоро
захочешь привести в дом колхозника? Пастуха? Конюха? - И уже более ласково
увещевала: - Ты пойми, доченька, что у тебя должны бывать люди только
нашего, то есть твоего, круга. Каждый вращается в своем кругу. Зачем же тебе
сын вагоновожатого? Я хочу сделать из тебя европейски образованную девушку.
Встречайся с теми, кто поймет твою игру на фортепьяно, с кем ты можешь
перекинуться по-французски или по-немецки, с кем можешь поговорить о
Шиллере, о Гейне, о Лессинге. Ты девочка тонкая, я бы даже сказала,
утонченная, старайся же избегать всего грубого, некрасивого. Встречаясь с
грубым, невольно огрубишься сама.
Уютно в комнате, увешанной коврами и обставленной книгами. Свет,
пробиваясь сквозь шелковый абажур, разливается красновато. Настольная лампа
на рабочем столе Елизаветы Захаровны только добавляет уюта. Золоченые
корешки книг мерцают заманчиво и волнующе - хочется взять книгу, раскрыть,
почитать. Впрочем, нет, не хочется. Лучше раскрыть пианино и что-нибудь
сыграть. "Турецкий марш". Как хрупкие льдинки, рождаются и тают звуки.
- Геля, почему ты не играешь вещь до конца? Начатое нужно доводить до
конца. А ты бросаешь на середине "Турецкий марш" и начинаешь бог знает что.
- Мне так хочется.
- Ничего подобного. Сейчас же играй "Турецкий марш". С начала и до
конца. Я буду слушать.
"Динь-динь!" - сталкиваются звонкие льдинки, "кап-кап!" - стучат о
клавиши маленькие теплые капельки.
Хорошо, уютно в комнате. Мягкий диван, ковер, трюмо, золоченые книги,
красноватый свет. Уютно и душновато, как в футляре из-под большого маминого
колье.
- Мама, можно я пойду к Зое?
- К Зое можно. Но смотри, чтобы не позже десяти. А зачем одеваться,