"Владимир Солоухин. Мать-мачеха" - читать интересную книгу автора

- Не нужно было давать телефон.
- Я и не давала. Не знаю, где он узнал.
- Ты познакомила бы, что ли, с ним. Может, они ничего. Студент?
Чиновник?
- Он аспирант. Пишет диссертацию по эстетике.
- Все аспиранты заражены рефлексией, - убежденно бросила Майя. -
Слишком они носятся со своим интеллектом.
"Это еще что, - про себя удивился Дмитрий, - болезнь, что ли, какая?"
Память подсказала словечко "рефлектор". Но рефлектор - это вроде как
отражатель. Нельзя же заболеть отражательством. И потом еще это... как
его?.. ин-теллек-ту-аль-ный... Спросить разве у тех же девушек? Наверно,
расскажут.
- Девушки, вы извините, конечно, а что означает слово "интеллект"?
Только теперь увидел Дмитрий, какие у беловолосой Нади
светло-каштановые, желудевые глаза. В них промелькнуло что-то вроде жалости.
У Майи ледком схватило синий взгляд. Она и ответила Дмитрию:
- Интеллект, товарищ ефрейтор, это как раз то, чего не хватает вам,
иначе вы не избрали бы такого грубого способа знакомиться с порядочными
девушками. И потом, кто вам дал право вслушиваться в наш разговор?
Дмитрий опомнился, отмахав шагов пятьдесят от злополучной скамейки.
Вдруг что-то его толкнуло изнутри. В нем иногда (это началось после драки с
Гришей) соскакивала этакая пружинка, и тогда он мог все.
"И главное, почему ефрейтор? - успело промелькнуть в голове, пока
стремительно шел обратно. - Что она, неграмотная, что ли? Про рефлексию
небось знает, а в воинских званиях ни бум-бум!"
Наклонившись низко почему-то к Наде, а не к Майе, отчитавшей его (потом
он так и не мог объяснить себе, почему именно к Наде), он грубо приподнял
подбородок девушки, глядя прямо в глаза, четко выговорил:
- Хорошо, Надя. Мы еще когда-нибудь встретимся с вами. Тогда я расскажу
вам, что такое рефлексия и что такое интеллект. Это вам обещает сержант
Золушкин. У меня все!
- Он сумасшедший, - первой опомнилась Майя, когда Дмитрий снова ушел.
Подруга ничего не ответила. Осталось ощущение зыбкой глубокой синевы, и
еще как будто заглянула в пропасть и нужно было отшатнуться, зажмурившись,
или по крайней мере заслониться рукой, но вот не успела этого сделать.
Чем дальше уходил Дмитрий от Александровского сада, тем стыднее
становилось ему. А чем становилось стыднее, тем шире и стремительней делался
шаг. Тем меньше разбирал, куда он бежит, бессознательно лавируя, то
призадерживаясь на миг, то устремляясь в образовавшийся прогалочек между
пешеходами, успевая извиняться за толчки, которых, верно, уж никак нельзя
было избежать.
Таким образом он прошел по многолюдным тротуарам Охотного ряда, пересек
площадь, протискался сквозь столпотворение у кинотеатра "Метрополь",
поднялся на гору, повернул направо. Ноги Дмитрия делали одно, а голова
думала о другом.
"Ну ладно, я вам докажу, что такое Золушкин! Я еще вам докажу!.."
Дальнейшее представлялось в видениях:
- Майя, Майя, - кричит в трубку Надя, - немедленно посмотри газету!
- А что такое? Опять война?
- Да нет, какая ты глупая! Там напечатаны стихи сержанта Золушкина.