"Владимир Солоухин. Мать-мачеха" - читать интересную книгу автора

ливень.
С тех пор прошло две недели, но по-прежнему многолюдно на Красной
площади. Народ, конечно, не тот же самый. Одни уходят, другие приходят. Но
хватит в Москве людей (а вокруг Москвы еще и страна), чтобы каждый день было
здесь и людно и празднично.
Дмитрий, получив увольнение, тоже очутился на Красной площади. Легко
было заметить, что толпа не просто скопление ярко одетых людей, что в толпе
не каждый сам по себе, но что люди ходят все больше парами или по нескольку
человек: друзья, знакомые, близкие, родственники. Только Дмитрий болтается
один, неприкаянный, никому не нужный и, что самое главное, неспособный
разорвать нелепый круг своего одиночества.
А годы подошли такие, когда ни чтение книг, ни казарменная, расписанная
по минутам жизнь не могли заглушить уже острой жажды того, что с железной
непреложностью требовали возраст и здоровье.
Двадцатилетнему спортсмену (Дмитрий баловался вольной борьбой и
штангой) с каменными мышцами под золотистой кожей, ни разу не целованному,
ему не хватало, может быть, в конечном счете именно женской ласки. И, может
быть, именно от этого охватывала душу неясная тревога.
Но желания были иные - первые в длинной последовательной цепи желаний.
Ему хотелось просто идти с девушкой под руку, и покупать ей мороженое, и
заботиться о ней, и курить так, чтобы дым не попадал на спутницу, и не нужно
было ничего другого, лишь бы она тепло и доверчиво разговаривала с ним.
(Ждущее любви тело высылало вперед разведку, и казалось, что ласки
просит не тело, а именно душа. Но обостренное желание духовной близости с
будущей любимой девушкой пропадало зря. Разведка бродила в пустоте.
Высвобождалось огромное количество духовной и психической энергии.
Двенадцать лет спустя Дмитрий поймет, наконец, откуда произошел изначальный
толчок, швырнувший здоровенного деревенского парня на девственный,
ослепительно белый лист бумаги...)
Ни о чем этом не думал сержант Золушкин. Он выбрался из толпы и прошел
в ворота Александровского сада. Ноги после дежурства горели, набухли,
распирая сапоги по швам, захотелось сесть и сидеть без движения.
Синие сумерки сада были прошиты двумя цепочками бледных еще пока
фонарей. Вокруг каждого фонаря полупрозрачной салатной зеленью светилась
молоденькая древесная листва. Ровная травка газонов, тоже освещенная
электричеством, напоминала солдату свежую, сочную озимь.
Среди синевы сумерек и нежной зелени желтела дорожка сада. По ней в ту
и другую сторону прогуливалось множество людей. Скамейки все были заняты.
Только в дальнем конце, за Троицким мостом, Золушкину, наконец,
посчастливилось: девушки щебетали самозабвенно, а рядом с ними было
свободное место.
- Я не помешаю?
Девушки никак не отозвались на его вопрос, лишь одна из них сделала
вид, что подвинулась. Это едва уловимое движение Дмитрий принял за
разрешение сесть.
Через десять минут он знал о девушках многое. Одну из них зовут Майя,
другую - Надя. Обе они только что кончили десятый класс. Майя собирается
поступать на филфак, а Надя - в консерваторию. Перед экзаменами дрожат
одинаково. Так и шло время. Сержант курил, а девушки разговаривали.
- Знаешь, Майя, этот ведь опять вчера звонил.