"В.Солоухин. Олепинские пруды и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

если на небе пока ни облачка.
Кроме того - случай необыкновенный. Человеку достался от бога
удивительный, тончайший инструмент, драгоценность такого порядка, когда она
не может уже быть принадлежностью одного человека, но есть достояние всех -
общенародное, общечеловеческое достояние. Однако казус состоит в том, что
по-будничному, по-повседневному, драгоценность эта находится все же в
распоряжении одного человека и он волен распорядиться ею как захочет. Он
может ее пропить, испортить (для этого достаточно попеть на морозе или
хватить ледяного пива), унести от людей в преждевременную могилу путем
беспорядочного образа жизни.
Но человек правильно понял свою задачу носителя и хранителя редкой, а
точнее, единственной в своем роде драгоценности. Он смолоду образовал свой
голос, поставил его, настроил свой музыкальный инструмент. Он обогатил
природный дар воспитанием в себе прекрасного музыкального вкуса и
приобретением большой музыкальной культуры. Наконец, он понял, что все - и
жест, и манеры, и внешний вид, и поведение в человеческом общежитии - все
это тоже есть лишь прикладное к единственному и главному и может быть либо
оправой, еще больше украшающей редкий алмаз, либо мусором и грязью,
мешающими видеть его во всей чистоте и блеске.
Я вижу талантливого поэта (тогда ему не было еще пятидесяти, а теперь
его давно нет в живых), который в восемь утра дрожащими руками наливал себе
полный стакан водки и выпивал его натощак, и сознание туманилось, а душа
(инструмент, данный ему) становилась пустынной и липкой, а мозг (инструмент,
данный ему) превращался в мыло самого низкого качества.
Я вижу превосходного драматического актера, которому играть бы еще да
играть, а он не может зашнуровать ботинок, потому что нагнуться мешает
безответственно раскормленный живот.
Я вижу талантливых молодых ребят: Володю Морозова, Диму Блынского, Ваню
Харабарова, Колю Анциферова, которые все теперь лежат в земле сырой
единственно потому, что не поняли вовремя своей роли носителей редкого дара,
находящегося по некоторой случайности в их распоряжении, но являвшегося не
только их достоянием.
- Подожди, подожди! - скажут со всех сторон. - Уж будто?.. Уж мы-то
знаем... вспомни...
Я и сам знаю, что я не ангел. Но тем более могу ли я не уважать
восторженным уважением семидесятилетнего, седовласого человека, содержащего
свой музыкальный инструмент, свой дар в полной сохранности, в прекрасном
состоянии, во всегдашней готовности, в безукоризненном порядке?
Мы должны ехать осматривать древности Новгорода и окрестностей. Да,
суетливо мы собрались ровно в девять. Хотя все равно некоторые "тянулись" и
присоединялись к нам с опозданием, но с каким-то суетливым опозданием. Мы
одеты все кое-как (не концерт же сейчас), мы нервничаем и ругаем
семидесятилетнего старика за то, что он опаздывает и тем самым как бы не
уважает нас. Но я его все равно уважаю. И когда он появляется, высокий,
подтянутый, красивый, вежливый, не повышающий ни при каких обстоятельствах
своего голоса, в ослепительно белой рубашке, в изысканной "бабочке",
безукоризненный, одним словом, во всех отношениях, я понимаю, во-первых, что
и он уважает себя, а вернее, тот дар, который носит в себе, и то имя,
которое существует уже как бы отдельно от него как такового; я понимаю,
во-вторых, что он уважает тех людей, которые будут видеть его на улицах