"В.Солоухин. Олепинские пруды и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

дух да еще - как курьез - телефон, который будет потом играть некоторую роль
в этой грустной лирической истории.
Из всех шести комнат я оборудовал себе под жилье одну - бывший
директорский кабинет. Она, эта комната, и с самого начала выглядела почище
других. В ней была своя, самостоятельная печка, от остального дома комната
отделялась не перегородками, а капитальной стеной и хорошо держала тепло.
Из конторского шкафа я выбросил полки, прогибавшиеся раньше под
канцелярскими книгами, и получил таким образом платяной шкаф. Директорский
стол был даже просторнее моего московского письменного стола. Черная клеенка
на нем местами изрезана и порвана, но когда я раскладывал свои бумаги, то
все огрехи загораживались и выходил прекрасный рабочий стол. Настольную
лампу я выпросил в соседнем совхозе (в полутора километрах), а железную
кровать с шишками и почти сохранившейся никелировкой подобрал в ближайшей
деревне (в трех километрах): выставили на улицу, приобретя, как видно,
модный ныне раскидывающийся диван. У этой кровати имелся только
один-единственный недостаток: она была слегка широковата для одинокого
отшельничьего спанья.
Если учесть, что я постоянно держал в комнате, в бутылке из-под
итальянского вермута, ольховые либо черемуховые ветки, которые, обманувшись
теплом, распускали листья и даже цвели, если учесть также, что ежедневно в
сумерки у меня топилась печка, что я каждый день подметал деревянный,
крашенный суриком пол, то нетрудно поверить и в то, что в моей одинокой
комнате было всегда более или менее уютно, особенно когда войдешь в нее из
остальных, ободранных и промороженных комнат.
Возникает вопрос, почему этот дом сохранился, почему пустовал и на
каком основании я пользовался им, захватив директорский кабинет.
Когда ликвидировали завод, этот домик купил совхоз в надежде
приспособить его... Впрочем, вернее всего, без всякой далекой цели, но на
всякий случай: в хозяйстве пригодится. Но у совхоза много дел, и руки до
домика, до ремонта его, до приведения в порядок его все никак не доходили.
Директором этого совхоза оказался мой сослуживец по армии ефрейтор Курочкин,
а теперь Виктор Иванович. Как-то раз он позвонил мне в Москве, раздобыв
телефон, зашел в гости, мы посидели, разговорились, остальное - понятно.
Надумав сослать сам себя в добровольную ссылку, я всякий раз звонил Виктору
Ивановичу в совхоз, он в течение недели отапливал мой "кабинет", и я
приезжал как домой в привычное теплое помещение.
Моя самая первая ссылка совпала с трагическими личными
обстоятельствами. Положим, это сказано слишком сильно. Но всякий любовный
разрыв приносит боль, смятенье, тоску, чувство одиночества, быстрое
чередование надежд и отчаянья, метание словно в клетке. Тем более что клетка
моя отстояла от Москвы на двести почти километров и нельзя было ни схватить
такси, поддавшись порыву, ни крикнуть что-нибудь в трубку телефона-автомата,
накрутив тугой на морозе, застревающий на обратном пути кружок циферблата и
поневоле прислоняя к уху омерзительную, ледяную эбонитовую поверхность
трубки.
Обнаружив тогда в моем домике телефонный аппарат, я подошел к нему в
первый раз, как к мине замедленного действия. Взял трубку и услышал, к
неописуемому удивлению, что телефон жив. Ровный глуховатый фон плыл мне в
ухо. Потом щелкнуло, и живой (живой!) девический голос неизвестно откуда
ответил: "Коммутатор".