"В.Солоухин. Олепинские пруды и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

хотелось делать ни то, ни другое, ни третье.
Только потом уже, на втором месяце болезни, вернее сказать,
выздоровления, где-то в душе, внутри противной, серой, холодной пустоты
начала шевелиться тепленькая светленькая живинка. "Если встану, - смутно
думал Семен, - эту энциклопедию начну читать с первого тома. И чтобы все
восемьдесят четыре".
О прошлом он не жалел. Может быть, подсознательно понимал, что за то
счастье, которым он был счастлив целых пять лет и которое дается человеку
только изредка, одному из многих и многих тысяч, надо же было чем-нибудь
заплатить.

1970

МОКРЫЙ СНЕГ

До недавних пор здесь был кирпичный завод, который закрылся, распался и
как-то сам собой стерся с лица земли. Уцелела только бывшая контора завода -
деревянный дом из шести комнат, в которых размещались некогда и директор
завода, и бухгалтерия, и все, кому полагалось по штату сидеть в конторе.
Земля вокруг, возможно, и хранила следы кирпично-производственной
деятельности, но я никогда не бывал в этом месте летом, а ездил всегда
зимой, когда глубокий и чистый снег покрывает все бугры и ямы, все язвы и
раны истерзанной неугомонным человеком земли. И большого озера,
начинающегося недалеко от упомянутой конторы, я тоже не видел в летнее
время, когда оно бывает, наверно, то серым, то синим, а видел все время
только ровную белоснежную плоскость с желтым, шуршащим под знобким январским
ветерком камышом по краям.
Контора располагалась в свое время на некотором отшибе от самого завода
и отделялась от него узкой - в сто шагов - полосой старых сосен. А окна ее
смотрят на озеро. Получается уж не контора, а вилла, дача, курорт. Я и
облюбовал ее для того, чтобы иногда зимой приехать на месяц или хотя бы на
две недели покататься на лыжах, наглядеться на озерный и небесный простор.
Ну и работа на первом месте: стол с бумагой, книги, тишина, одиночество.
Необходимо время от времени сослать себя в добровольную ссылку подальше
от большого города и от всех, как правило, суетных дел, связанных с ним. На
зимнем метельном ветерке проветрится, просвежится душа, отстоится во время
тихих пушистых снегопадов, и тогда в морозный, запушенный инеем день
посмотришь самого себя на просвет и увидишь всю муть в себе, но и весь свет
в себе. И яснее станет, что делать дальше.
Все комнаты в конторе были неказисты на вид. Обои потемнели и местами
ободраны. Из-под них выглядывает газетная подкладка, измазанная серым
клейстером. Подойдешь, прочитаешь фразочку и сразу поймешь, какой давности
эта газета, какой великой и бессмертной эпохи, какого великого десятилетия.
Поковырявшись в газетной подкладке, я докопался до газетного слоя: "От
Советского информбюро".
На тех местах, где висела в конторе наглядная агитация - объявления,
призывы и графики, - сохранились на обоях светлые места, прямоугольные
пятна.
Сохранились еще тут конторский шкаф, директорский стол, два стула,
табуретка, печка-голландка, не истребимый ни морозом, ни временем табачный