"В.Солоухин. Олепинские пруды и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

Нет уж, если теперь кто-нибудь придет к Шаляпину на могилу, то придет
только к нему.
Я решил поехать к Шаляпину на кладбище Батиньоль. Парижское метро, хоть
и неказисто на вид, замечательно тем, что пронизывает всю землю под Парижем,
как паутина. Остановки короткие, как у московского троллейбуса. Спустившись
под землю в любой точке Парижа, можно попасть в любую другую точку.
Покинув наземный Париж на бульваре Сен-Жермен, невдалеке от того места,
где на него выходит рю дю Бак, я вынырнул на поверхность на северной,
трудовой окраине французской столицы.
Вместо оживленной и как бы праздной толпы; вместо бесчисленных кафе и
устричных корзин перед ними; вместе ярких машин - белых, красных, серых,
вишневых, оранжевых, черных, голубых, изумрудных, перламутровых, кремовых,
шоколадных, - коловращающихся по тесным для них каменным кровеносным сосудам
города и образующих на каждом перекрестке тромбы, называемые в городском
обиходе пробками; вместо громких транзисторов, сливающихся с клаксонами
автомобилей и с гулом прохожей толпы, создающих впечатление, что вся эта
парижская толпа не просто движется по Парижу, но танцует фантастический
беспрерывный танец; вместо пестрых газетных и табачных лотков; вместо
разнообразных витрин - ярчайшая зелень, ярчайшие рыбы, ярчайшее мясо,
ярчайшие платья, ярчайшие драгоценности, ярчайшая обувь, ярчайшие меха,
ярчайший старинный фарфор; вместо всех этих фронтонов, порталов, атлантов,
кариатид, капителей, фонарей, куполов, башенок, разновековых завитушек на
фасадах зданий - я увидел вокруг себя прямоугольные, казенные, серые и
черные громады домов, закоптелые вплоть до стекол, от одного вида которых
просыпается около сердца противная холодная пиявка. Отвратительно
шевельнувшись, она прилипает своим присоском к сердечной стенке и, не делая
больно, но делая тоскливо, неуютно и зябко, начинает сосать.
В руке у меня были три белоснежные хризантемы, купленные еще в
разноцветном центре Парижа.
Я думал так: времени у меня много, буду бродить один по французскому
кладбищу, пока не набреду на великую русскую могилу. В том, что я на нее
набреду, сомнений не было. Во-первых, она чем-нибудь выделяется. Во-вторых,
спрошу у людей - каждый знает. Да и не было у меня как будто другого выхода.
Если бы я пригласил в этот "поход" кого-нибудь из парижских знакомых, мы
плутали бы по кладбищу вдвоем и, может быть, нашли бы могилу быстрее, но мне
хотелось прийти к ней одному, совсем одному.
Много мне приходилось видеть разных кладбищ. На некоторых бываешь по
необходимости, хороня собратьев по перу, родственников, друзей. На иные
заходишь ради любопытства, ради туристского интереса: замечательные
памятники, известные люди, черты эпохи, традиций, религиозных представлений.
Наше деревенское кладбище - сосновый лесок над песчаной кручей,
огороженный пряслом в две жерди, изобилующий летом перезрелой земляникой,
которую никто по понятным причинам не собирает. Пошли теперь в ход сварные
оградки и сварные из узких железных полос кресты, окрашенные в серебряную, в
голубую, в зеленую краску. В кустах кое-где валяются банки из-под краски,
износившаяся масляная кисть, водочные бутылки. Тишина, нарушаемая
посвистыванием синичек, трава выше колен, прополотая внутри оградок.
Иногда из окна вагона, около поселка, уже перерастающего в город, на
отшибе, на голом месте успеешь вглядеться во многое множество фанерных
пирамидок, тоже то голубых, то серебряных, то под бронзу.