"Владимир Алексеевич Солоухин. Двадцать пять на двадцать пять (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

же, на отдельном столике, хранился и главный клубный предмет - радиола,
здесь Люба ставила пластинки, динамик же, откуда вырываются звуки, был
выставлен и нацелен прямо в зал.
В зале висели по всем стенам произведенные Любой лозунги со стрелами
от цифры до цифры круто, чуть ли не перпендикулярно, вверх. Однако на всех
диаграммах были обозначены только два года - текущий и будущий, а прошлых
годов не было, так что нельзя было судить о крутизне стрелок в ближайшие
прошлые годы.
В обычные дни клуб открывался только вечером, но теперь ради
праздника он и днем был открыт.
В помещении клуба (все же сказался праздник) молодежи - битком. Когда
наши трое вошли, менялась пластинка, и показалось странным, отчего все эти
молодые люди сидят в тесном и душном клубе, а не выйдут на улицу, на
вольный воздух. Но тут в уши ударила музыка, голос певца с нарочитой
хрипотцой и как бы давясь почти до рвотной спазмы заорал из репродуктора,
и вся молодежь пришла в движение.
Поездив по заграницам, Алексей Петрович видел несколько раз, что эти
самые современные танцы можно, оказывается, танцевать красиво. Но и то,
даже где-нибудь в мюнхенском дансинге, находилось лишь две-три пары из
трясущейся массы, на которые хотелось смотреть и даже любоваться. Что же
спрашивать с клубной публики в Преображенском? Алексей Петрович поглядел,
как неуклюже дергается, вернее, пытается дергаться здоровенный парень с
давно не чесанной шевелюрой, и ему сделалось не по себе.
Может, тут бы и развернуть свою гармонь. Но он обжегся уже один раз,
когда в собственном доме за столом не уступили ему. Здесь же это было бы
похоже не просто на шутку, но, пожалуй, на хулиганство - заглушить
клубную, законную музыку. Добро, если, пересилив джаз, он показал бы
настоящую игру на гармони. А то перебить-то перебьешь, а что потом? Вот
если на улице, невдалеке от клуба, заиграть...
Около церковной ограды (где раньше и танцевало преображенское
гулянье) он сел на лавочку. Зять-бригадир и брат, сославшись на какую-то
необходимость, отпросились домой.
Не смешно ли, что какой-то человек, почти легендарный для этого села,
да и начинающий к тому же седеть, сидит около церковной ограды и
наигрывает на простой гармони? А! Кому какое дело! Сижу и играю. Алексей
Петрович надел поглубже на плечо гармонный ремень, отстегнул пуговку на
узком ремешке, сдерживающем мехи, и, утвердив левую басовую часть
инструмента на коленке, правую повел змеей сначала немного вниз, а потом
уж и кверху.
Тут вспомнился ему отрывок из стихотворения, услышанного на одном
литературном вечере и запавшего в память. Речь шла о том, что на войне
русская гармонь попала в руки баварцу. Наверное, осталась в блиндаже или
просто в окопе. И вот баварец сидит и играет на "военнопленной" гармони.

Играл баварец ладно, худо ли,
Но не качал он головой,
Не поднимал ее он с удалью,
Не опускал ее с тоской.

Вспомнив стихотворение, Алексей Петрович поймал себя на том, что