"Владимир Солоухин. Последняя ступень (Исповедь вашего современника)" - читать интересную книгу автора

института, он встретил меня тепло, да и я рад был оказаться в родных стенах.
После необходимого общего разговора: "Как дела? Что пишешь? Читал,
читал..." - последовала деловая часть.
- Есть предложение, - сказал Сергей Иванович. - Не пойдешь ли
моим заместителем, проректором по Высшим литературным курсам? Это так
называется - мой заместитель, а фактически - директор Высших
литературных курсов. Оклад - пятьсот рублей. Подумай, а? Только недолго,
послезавтра мне позвони.
Я сказал, что подумаю (из приличия), но сам про себя сразу решил эту
должность принять. Однако на другой день Серегин позвонил мне сам,
извинился передо мной и сказал, что Юрий Лаптев выпросил уже у
секретариата это место и таким образом вопрос отпал.
Я не огорчился. Однако, побыв кандидатом в директорах Высших
литературных курсов хотя бы один день, идти туда простым слушателем мне
уже не хотелось.
Тут поступило новое приглашение - членом редколлегии в
"Литературную газету", курировать (так принято говорить) отдел поэзии.
Лучшего нельзя было бы и желать. Во-первых, читать - немного. Стихи
ведь - не проза. Во-вторых, стихи - мое наипервейшее дело, в котором я
разбираюсь лучше других дел. В-третьих, - "Литературная газета"...
Я был, конечно, неопытен и наивен. Меня, например, как-то вовсе не
интересовало, к кому я иду под начало и чью линию мне придется проводить.
А ведь главным редактором в то время был немного-немало Кочетов. Может
быть, мной руководила подсознательная надежда, что на своем поэтическом
участке я буду проводить свою линию, то есть буду стараться публиковать
только хорошие стихи? Как-то не мог я тогда осознать (надеюсь, моя
искренность не вызывает сомнений, ибо зачем мне сейчас лукавить?), что
если мое имя стоит в числе других имен под газетой, то я тем самым
подписываюсь подо всем, что в газете напечатано. Наивность моя была столь
велика, что в день выхода газеты со статьей "Снимите черные очки",
громящей близких мне по симпатиям людей - Дудинцева и Яшина, я,
случайно столкнувшись с Яшиным в раздевалке ЦДЛ, тотчас живехонько
осведомил его, что я теперь работаю в "Литературной газете", и попросил у
него стихи. Яшин посмотрел на меня с недоумением, потом с присущей ему
прямотой и резкостью отчитал меня:
- Как не стыдно? Это что, издевательство? Утром облить грязью, а в
обед предлагать сотрудничество в той же газете. Это бессовестно.
Личные отношения у нас были очень хорошие (они сохранились до его
смерти), но тогда он очень сильно разгневался, и я не сразу осознал правоту
его гнева. Как бы то ни было, я стал работать в "Литературной газете"
членом редколлегии. Очень скоро я увидел, что идеологическая служба в
нашей стране хорошо поощряется, но что за эти поощрительные блага
нужно, в свою очередь, платить чистой валютой, то есть совестью.
Однажды меня остановил в коридоре другой член редколлегии и
спросил:
- Ты что это обедаешь в общем буфете?
- Где же? Не в ресторан же ходить?
- Как где? Для членов редколлегии есть особый буфет, - и он
показал мне на узкую дверь без всякой вывески. Много раз я ходил мимо
этой двери, не подозревая, что за ней находится. За ней оказалась небольшая