"Владимир Солоухин. Последняя ступень (Исповедь вашего современника)" - читать интересную книгу автора

организации, член Комитета по присуждению Ленинских премий.
Примерно к этому же времени относится одно курьезное
происшествие. Еще будучи разъездным очеркистом "Огонька", я написал
"Владимирские проселки", после которых сразу почувствовал себя, что
называется, невестой на выданье. Со всех сторон стали поступать самые
заманчивые предложения. Кривицкий, например, привез меня на дачу к
Константину Михайловичу Симонову, и там под рябиновую домашнюю
настойку они целый вечер буквально уламывали меня идти к ним в "Новый
мир" (Симонов - главный редактор, Кривицкий - его заместитель) членом
редколлегии, заведовать прозой "Нового мира". Кто хоть немного знает
этих людей, их мертвую хватку, тот поймет, какого труда мне стоило
удержаться от соблазна. Должен сказать, что, отказываясь, я не
руководствовался почти никакими соображениями нашей
внутрисоюзписательской литературной политики, а исключительно тем, что
"мне некогда будет писать". Ведь коэффициент прочитанных и вышедших в
журнале вещей - шесть к одному. То есть на каждый печатный лист прозы,
вышедшей в журнале, заведующий отделом читает шесть печатных листов
текста, то есть приблизительно сто двадцать листов в месяц (для
несведующих - в одном печатном листе 24 страницы машинописного
текста. 120 листов = 2880 страниц). Но надо ведь и организовать эти вещи,
держать постоянную связь с писателями, надо ведь и сидеть по многу часов
на редколлегии, разговаривать с авторами. Когда же тут писать самому? Я
был на взлете. Уже начата "Капля росы", уже писался роман "Мать-мачеха",
уже задумано было десятка три рассказов, не забывал и стихи. Если и были
какие-то иные маленькие соображения в дополнение ко всему только что
изложенному, так это следующие. Интуиция подсказывала мне, что сами
Симонов и Кривицкий скоро из "Нового мира" уйдут. Так зачем же они меня
туда тянут? Я буду "их кадр", а работать останусь с другим главным
редактором, который, возможно, захочет иметь заведующим отделом прозы
своего человека. Значит, меня попросят уйти с занимаемой должности. Не
каждый понимает внутреннюю механику событий. Получится, что я ухожу
как не справившийся с работой. В то же время секретарь Союза писателей
Василий Александрович Смирнов, наиболее ортодоксальный из всех
секретарей Союза писателей, внушал мне: "Мы не хотим, чтобы ты шел к
ним в "Новый мир". Тем самым ты их подопрешь плечом, поддержишь".
Помнится, я не очень-то внимал этим увещеваниям Василия
Александровича, чувствуя (интуитивно же), что скоро и он из секретарей
Союза писателей уйдет. Понимая, что меня затягивает какая-то сложная
машина и что я не могу быть машинистом, но лишь колесом, рычагом. При
моем рвении к письменному столу я стремился занять более спокойное и
стороннее от кипящих в Союзе писателей страстей место. Я вынашивал,
например, идею поступить на Высшие литературные курсы. "А что? - думал
я. - Буду получать двести рублей стипендии и ничего не делать. Учиться?
Учиться я умею. Всю жизнь только и делал, что учился. Тем временем за два
года я напишу одну-две книги".
Эта мечта сильно занимала меня, так что когда вдруг позвонил
Серегин, ректор Литературного института, под началом которого находятся и
Высшие литературные курсы, я обрадовался совпадению и помчался к
Серегину.
Как бывшего и, в общем-то, недавнего студента Литературного