"Федор Сологуб. Помнишь, не забудешь (Сб. "Игра и кара")" - читать интересную книгу автора

гривы и жалкая такая же, как бредущий по грязи рядом с телегою мокрый
мужик в каком-то сером, заскорузлом кожане.
Через улицу медленно и лениво зачем-то перебирался босоногий
мальчишка, высоко засучив ветхие штанишки и утопая в жидкой грязи до
покрасневших голых коленок. На нем был надет рваный кафтанишко; его
трепаные светлые волосенки прикрывала помятая шапка с расколотым
козырьком; шею обматывал пухлый, грязно-красного цвета платок; голые худые
ножонки были сини от холода и грязи. Остановившись посредине улицы,
мальчишка засунул грязные пальцы в рот и пронзительно засвистал,
посматривая направо и налево по улице, словно поджидая кого-то. Но никого
не было, и мальчишка побрел себе дальше, по-видимому, наслаждаясь этим
купаньем в грязи под дождиком.
Ворона одним глазом смотрела на него, усевшись на высоком заборе, и
пронзительно каркала.
Николай Алексеевич вышел по шатким ступенькам крыльца на двор, чтобы
помочь Иринушке донести ведра с водою. Брызги холодного дождя настойчиво
бились в его лицо, и сырой ветер тяжело колыхал на его лбу прядку
отбившихся волос.
Под мелким дождиком, по узким, брошенным через грязь на дворе
дощечкам, осторожно переступая мокрыми босыми ногами, тихо шла от огорода
Иринушка, - через огород на речку за водою ходила. Тяжелое коромысло
грузно лежало на Иринушкииом плече. Два ведра с легким скрипом колыхались,
плеща порою воду на покрасневшие от холода стопы Иринушкиных легких ног.
Ветер трепал подол ее подобранной высоко синей юбки.
Иринушка, придерживая обеими маленькими, покрасневшими, мокрыми от
дождя руками коромысло, гнулась под его тяжестью. Горячо рдели ее щеки, и
выражение усилия было на ее лице. Темные, густые Иринушкины брови слегка
хмурились, а ее нежные, алые губы весело улыбались ему, вышедшему ей
помочь.
Помнишь, милая, не забудешь? Иринушка, помнишь?
Старое, рваное платьишко, похолодевшие маленькие руки, и эта кроткая
улыбка, и покрасневшие от холода, глиною запачканные ноги.
Николай Алексеевич снял с коромысла ведра, внес их в сени, ласково
Иринушку стал упрекать.
- Иринушка, Иринушка, разве же так можно! На дворе так холодно, а ты
ножек не обула. Иринушка улыбается и оправдывается:
- Такая глина липкая и вязкая, так башмаки пачкает, потом бьешься,
бьешься, не отчистить. А ноги в воду опущу, сойдет глина.
- Так ведь холодно! - говорит Николай Алексеевич.
- Так что ж, что холодно! - весело отвечает Иринушка, смеется и,
легкая, взбегает по шатким ступеням, нарочно громко стуча по ним ногами,
чтобы согреться поскорее, - Согреюсь, - говорит она весело.
Помнишь, милая, не забудешь? Эту тесную, угрюмую квартирку, Иринушка
милая, не забудешь?
Как забыть! Не забудешь. И хочешь забыть, да не забудешь.
Полусгнившее крыльцо гнулось набок. Балясины перил пообломались,
упали иные, кто-то сжег их в печке.
Старая крыша дала течь. Подстилали на чердак тряпки какие-то, корыто
ставили, - а все же иногда и в комнате капало с потолка.
Доски пола шатались под ногами и скрипели жалобно и противно. От окон