"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 1" - читать интересную книгу автора

Так заканчивался двухсотлетний отечественный процесс, по которому всю
Россию начал выражать город, насильственно построенный петровскою палкой и
итальянскими архитекторами на северных болотах, НА БОЛОТЕ, ГДЕ ХЛЕБА НЕ
МОЛОТЯТ, А БЕЛЕЕ НАШЕГО ЕДЯТ, а сам этот город выражался уже и не
мыслителями с полок сумрачной Публичной библиотеки, уже и не быстрословыми
депутатами Государственной Думы, но - уличными забияками, бьющими магазинные
стекла оттого, что к этому болоту не успели подвезти взаваль хлеба.

4

Названо было Саше - набережная Карповки 32, а спросить не самого
Гиммера, но его жену госпожу Флаксерман. Это оказалось на углу улочки
Милосердия, нелепое название, наверное какое-нибудь благотворительное
учреждение на ней, и прямо против черно-серого уродливого храма, глыб
нарощенного камня, черносотенного гнезда Иоанна Кронштадтского, - в скудном
освещении на убогой набережной Карповки он виделся черной горой.
От одного запаха ладана, который может донестись из церкви, Сашу всегда
тошнило. Вот уж психоз эта вера, так психоз. Пока есть Бог - не может быть
свободы.
Саша шел к Гиммеру весь напряженный, собранный и с жадным интересом. За
годы военных болтаний по всяким дырам он так отвык от подлинной
социалистической атмосферы! Эти три месяца, как он счастливо перевелся в
Питер, он использовал для обдумывания, поисков и рекомендаций, чтобы наконец
повидаться с каким-нибудь заметным теоретиком социализма. Не все это время
он и искал, первый месяц просто наслаждался тем, что дома, что опять в
Петербурге, и вступил в трудное состязание за Еленьку, почти упущенную. Но
после первого отдыха стала нарастать интеллектуальная пустота, нехватка
серьезного разговора и серьезного революционного дела. Простительно было
обывательски закисать по захолустным армейским частям, как его до сих пор
кидала судьба, - но уж в Питере-то?!
Однако и обезлюдел Питер за время войны, люди революционных настроений
куда-то все рассеялись, истратились или припрятались, переличились, это не
было то свободно кипящее общество, как раньше. Социалистические кружки в
столице если и сохранялись еще каким-то пунктиром, то настолько несоединены
или увяли, что даже некуда пойти, не с кем потолковать. Направлений
угадывалось много, а заметных личностей не было. И среди них сам Саша избрал
Гиммера как недюжинного и к нему пробивался. Гиммер, подписываясь "Суханов",
был важнейший автор в горьковской "Летописи" - почти, может быть,
единственном петербургском журнале, который стоило читать. И хватка Гиммера,
как ни приглушенная цензурой, была остро-политическая, а направление -
нескрываемо циммервальдское.
Квартира оказалась в первом этаже. Открыл Саше не сам Гиммер и не жена
его, но приятный подвижный молодой человек, в солдатской пехотной форме, а
явно студент, и уже от этого сразу тут дохнуло своим. (Потом оказалось -
брат жены, тоже как Саша попавший в армейщину, но ему и университета не дали
кончить, теперь в Нижнем тянет лямку).
Тут вышел и Гиммер.
В первую минуту, от наружности его, Саша был разочарован. Гиммер не
только не походил на вождя, но даже и на орла теории. Ростом он был
значительно ниже Саши, не только худой, но даже тщедушный. Гладкобритое лицо